Мальтийский крест Павла Первого

Ничего не пришло ей в голову. Она поспешно схватила пустой ларец, поставила в потайной ящик, задвинула его и едва успела сесть перед туалетным столом, как в будуар вошел император.

— Вы не предупредили меня, государь, о своем визите… — проговорила Анна дрожащим голосом.

— Я и сам не собирался, мой друг… — ответил император. — Меня вдруг посетило какое-то беспокойство. Впрочем, я ненадолго, только возьму свой ларец…

— Ларец? — испуганно переспросила женщина. — Дело в том… я должна сказать вам, государь…

— Потом, потом…

Павел привычным жестом выдвинул ящик, запустил в него руку. Из открывшегося тайника он достал ларец, прижал его к груди.

— Покойной ночи, мой друг! — с этими словами он покинул будуар фаворитки и поднялся к себе.

Анна смотрела ему вслед, шевеля губами.

Два больших черных внедорожника остановились у поворота шоссе.

— Это должно быть здесь! — проговорил Муравьев, опасливо понизив голос.

— А чего вы шепчете? — спросил его командир опергруппы, рослый веселый парень в черной униформе. — Здесь поблизости ни одной живой души нет!

— Да, действительно… — смущенно пробормотал Муравьев. — Инстинкт… короче, согласно моим сведениям, кратчайший путь к объекту — вот эта тропинка.

— Кратчайший — не всегда лучший, — с сомнением проговорил оперативник. — Ладно, давай установку.

— Значит, по этой тропинке мимо часовни, мимо семейного кладбища, потом мимо маленькой рощицы, там и будет старый дом. Это и есть предположительное место, где скрывается объект…

— Ладно, понял. Ты, главное, сам у нас под ногами не мешайся, держись сзади. И на всякий случай надень броник.

— Что?

— Бронежилет, тундра.

— А, нет, я в нем себя неловко чувствую.

— Ага, это с пулей в печени неловко, а в бронежилете — самое то! Пошли, ребята!

Оперативники вслед за своим командиром двинулись по тропинке. Муравьев шел в хвосте группы, невольно любуясь бесшумной слаженностью их движений.

Тропинка свернула, и впереди из зарослей показалась готическая часовня.

— Первый ориентир! — вполголоса произнес командир группы.

Муравьев заметил над входом в часовню восьмиконечный крест — такой же, как на перстне императора. Позади часовни в густой траве виднелось несколько источенных временем и непогодой надгробных памятников.

Пока описание той журналистки вполне соответствует действительности…

Муравьев пригляделся к одному из памятников, прочел полустертую надпись.

Вычурными готическими буквами на камне было выведено имя — Кондратий Левенберг. Ниже можно было с трудом прочесть цифры, даты жизни. И на этом камне тоже был высечен такой же крест, как на часовне. Мальтийский крест…

На соседних надгробиях стояли другие имена, но фамилия была та же самая — Левенберг. И на каждом камне был высечен такой же крест с расширяющимися, раздвоенными концами.

Все так, как сказала Вера, — судя по всему, здесь находилось семейное кладбище этих самых Левенбергов.

— Второй ориентир! — проговорил начальник опергруппы.

Муравьев миновал могилы, раздвинул кусты и наконец увидел старый дом.

Двухэтажный дом с мезонином и большой застекленной верандой, правда, бо́льшая часть цветных стекол была выбита. Большая старая пригородная дача…

Муравьев подумал, что в таком доме и около него можно снимать кино — какой-нибудь фильм по Чехову или Бунину. Несколько интеллигентных мужчин слоняются по дому, обсуждая философские проблемы, в окружении равного количества молодых интересных женщин… Женщины все как одна красавицы, в белых платьях и широкополых шляпах. Мужчины все с аккуратными бородками и тоже в белом. И горничная в кружевной наколке накрывает чай на веранде. Самовар медный, варенье обязательно из вишен из своего сада… Черт, о чем это он думает?

У начальника опергруппы были другие заботы.

Не говоря ни слова, одними жестами он распределил своих подчиненных по лужайке вокруг дома — кто-то зашел сзади, кто-то встал возле окон.

Сам командир подошел к крыльцу.

Он встал сбоку от двери, выждал несколько секунд и резко ударил по дверной ручке прикладом автомата, потом дернул ее на себя и отскочил в сторону.

Впрочем, ничего не произошло.

Тогда он бросил в дверной проем гранату.

Изнутри грохнуло, полыхнул ослепительный свет, от которого у Муравьева потемнело в глазах, хотя он стоял вдалеке.

«Светошумовая граната», — вспомнил Муравьев знакомое словосочетание.