Мальвина с красным бантом (Мария Андреева)

Честно говоря, Горький-то оказался не слишком доволен: особенно после того, как понял, что его гражданская супруга и его новый секретарь — любовники. Правда, ему потребовалось довольно много времени, чтобы это обнаружить. Он и сам был в тот момент занят собственными личными делами: завел роман с любовницей своего приятеля Тихонова, Варварой Шайкевич, которая родила от него дочь Нину — и этим прикончил последние остатки привязанности к себе, которые еще жили в сердце Марии Федоровны.

Теперь она отзывалась о Горьком только с прощальными нотками: «Были периоды, и очень длительные, огромного счастья, близости, полного слияния, но эти периоды всегда были бурными и сменялись столь же бурными периодами непонимания, горечи и обид. Взаимоотношения любовников, но никак не супругов. Они оборвались, как и должны были оборваться».

Иногда она позволяла себе пожалеть о прошлом: «Я была не права, что покинула Алексея. Это все-таки был Горький…»

Ничего не скажешь, странная она была женщина. Только за собой она признавала право на измену.

Ну да, ведь она была товарищ Феномен!

А время между тем шло. И это было очень бурное время. Началась Первая мировая война, потом, в семнадцатом, прогремели одна революция за другой. Как ни странно, Красин отнесся к Октябрьскому перевороту очень настороженно. Не зря о нем говорили, что он из числа вменяемых большевиков. Чем больше он бывал за границей, тем больше понимал преимущества западного образа жизни перед военным коммунизмом. Сторонники ненасильственного переворота в России связывали с ним свои надежды.

Напрасно. Прежние товарищи по «эксам» его переиграли. Красин угрюмо пророчествовал: «Сейчас будет, кажется, только анархия, мужицкий бунт».

Единственное, что мог делать «Никитич» в катавасии, затеянной шайкой воров и разбойников, так только учить их, как продавать награбленное не задешево. «Надо раз и навсегда покончить с этим порядком или беспорядком, — писал Красин в Наркомфин, — из-за которого сбыт наших бриллиантов производится до сих пор с потерей десятка процентов их стоимости. Всякие случайные мелкие продажи по знакомству и т.д. должны быть прекращены. Надо заключить договор с какой-нибудь крупнейшей фирмой (были предложения Де Бирса, а также Ватбурга) об образовании синдиката для совместной продажи бриллиантов. Синдикат этот должен получить монопольное право, ибо только таким путем можно будет создать успокоение на рынке бриллиантов и начать постепенно повышать цену. Синдикат должен давать нам под депозит наших ценностей ссуды на условиях банковского процента…»

В награду или в наказание за ретивость его отправили полпредом в Англию, где в 1926 году он и умер, сначала едва не спятив от скуки беспрерывной игры в гольф.

У его бывшей подружки между тем была куда более интересная жизнь.

В 1918 году в Петрограде, на Литейном, 46, за доходным домом, построенным еще в середине XIX века, в глубине старого сада стоял небольшой, но весьма благородных очертаний особняк. Он строился для некоего Феликса фон Крузе, которого затем, в десятых годах XX века, сменил в качестве владельца нефтепромышленник-миллионер Гукасов.

В годы военного коммунизма бывшее жилище миллионера заняла Мария Федоровна Андреева, назначенная комиссаром по театрам и зрелищам союза коммун Северной области, то бишь Петрограда и всех его окрестностей. Недурно заплатили большевики своему финансовому агенту! Наконец-то «товарищ Феномен» вышел из тени, в которой пребывал до революции. Наконец-то Мария Федоровна властвовала безраздельно! К ней ринулся на поклон полуголодный театральный Петроград…

В дневниках Корнея Чуковского есть запись от 18 апреля 1919 года, где рассказано, как в кабинет Шаляпина «влетела комиссарша Мария Федоровна Андреева, отлично одетая, в шляпке: „Да, да, я распоряжусь, вам сейчас подадут!..“

Она и впрямь распоряжалась, выделяла, наказывала и миловала. Если ей самой требовалась поддержка — немедленно апеллировала к Ленину. Увы, он не всегда отзывался на просьбы Феномена…