Мальвина (СИ)

— МаманШарман? — уточняет он, и тут до меня доходит, зачем был нужен телефон.

Между прочим, ей нравится, когда ее так называют. Есть даже целая история возникновения этого прозвища.

— Влад, может, позвоним уже утром? — предлагаю я. — Из дому.

— Думаешь?

— Уверена, — твердо говорю я.

У нас в семье привыкли не обращать внимания на царапины, ссадины, синяки и сбитые колени: когда под одной крышей живет десять детей разного возраста. Даже самые младшие освоили науку обращения с «зеленкой», перекисью, «Спасателем» и пластырями. Но вот до больницы доходит не часто. Можно даже не сомневаться: если Влад сообщит, что «Маша съела омара и попала в больницу», вся семья будет здесь полным составом, вероятно, даже с шашлыками с праздничного стола. А у нас, как-никак, мамин юбилей, и она заслужила провести его за столом в кругу семьи, а не в пропахшей медикаментами больнице.

— Хорошо, — соглашается Влад. Тычет пальцем в сторону моего лица и еще раз предупреждает: — Даже не шевелись.

— Разве что скачусь по лестнице баварской колбаской, — себе под нос ворчу я, уверенная, что Влад не услышит.

Но он, конечно же, слышит и, игриво шевеля бровями, говорит:

— Я должен это увидеть, Мальвина. А можно приватное шоу, когда приедем домой?

Нет, я его все-таки стукну.

[1] Автор стиха — Генрих Сапгир

Глава четырнадцатая: Влад

Убрав в сторону всю лирику, могу сказать, как есть: я до усрачки испугался. Вот так, да, без высокого слога, а по-простому, зато «до усрачки» — это именно то словосочетание, которое лучше всего характеризует мое состояние в тот момент, когда Маша на моих глазах из Мальвины превратилась в Сеньора Помидора. Однажды Рэма за лодыжку укусила какая-то дрянь, и тогда его ногу разнесло до состояния свиной голяшки. Тот случай хорошо отложился в памяти и только благодаря этому я не растерялся.

— Вот, — пухлощекая медсестра в голубом форменном костюме и накрахмаленной шапочке протягивает мне футболку с красным крестом на кармашке. — Это из «гуманитарки», новая.

Она хлопает глазами и даже не пытается сделать вид, что ищет предлог задержаться в смотровой подольше, пока я наскоро обтираюсь после холодного душа. Штаны не пострадали, а вот уже вторая рубашка и пиджак в хлам.

— Спасибо, — я забираю футболку, стараясь не думать, чем таким странным она пахнет. — Я бы хотел как-то помочь больнице, — говорю многозначительно, и пока девушка соображает, «ныряю» в одежду. Это явно размер «ТриИксаЭл», но в общем плевать.

Мысленно пытаюсь перебрать в голове череду всех событий сегодняшнего дня и понимаю, что их хватит на целый мини-сериал под названием: «Полный писец!»

— Я думаю, этот вопрос можно решить с главврачом, — наконец, отвечает медсестра.

— Вот и ладненько.

Она стоит в дверях и мне в буквальном смысле приходиться протискиваться, чтобы выбраться наружу. Здесь уже поджидает группа таких же пташек: в белом, синем и голубом, а одна вообще в чем-то ярко-малиновом в желтый горох, похожем на пижаму для ребенка-переростка. И прошел бы мимо, но урчание напоминает, что мы с Машей так и не поужинали.

Женщины, особенно молоденькие и одинокие, читающие романы о любви и ставящие на заставки мобильных телефонов фотки красавчиков-актеров, падки на самые невозможные банальности. Даже стараться не нужно, хотя всегда бывают исключения. Вот та, в малиновой пижаме, явно не из их числа.

Врубаю «обаяшку» на полную и на всем ходу вторгаюсь в птичник. Пара вопросов, несколько улыбок, два-три комплимента — и я знаю все, что нужно. Здесь неподалеку круглосуточная закусочная, в которой питается весь персонал. А раз там едят врачи, то владелец точно не станет пичкать их бутулизмом, стафилококками и прочей дрянью. И хоть в палату со своим точно нельзя, и вообще уже поздно и отделение закрыто, мне разрешают все. Хорошо быть богатым, а богатым и наглым еще лучше.

Когда я захожу в палате, в моих руках несколько бумажных коробок с едой. Даже удивлен, что в простой закусочной все так профессионально оформлено, да и пахнет здорово. Готовлюсь услышать как минимум десяток комплиментов моей заботе и предусмотрительности, но слышу только… храп. Очаровательный, но все же храп.

Мое сокровище, развалившись во всю длину, раскидав руки и ноги, самозабвенно дрыхнет. Я пару минут так и торчу в дверях, не зная, что делать: не хочу ее разбудить. Нет, правда, только мне могла достаться такая неподражаемая женщина. Но все же прикрываю дверь ногой, ставлю коробки на стол и присаживаюсь возле Маши на кровать. Вот тебе и «споил-покорил», и афродизиаки в действии. И больничная койка вместо первой брачной ночи. Да я просто чертов счастливчик, блин!

Отек уже сошел, разве что веки все еще болезненно-красного цвета. Протягиваю руку, чтобы убрать пряди, которые щекочут моей Мальвине нос. Она даже во сне возмущенно морщится, сглатывает — и издает мелодичное «хрррр!..»