Малые Топыри

Тот фуражку-погоны увидел, побелел, посинел, ну всё, думает, сейчас меня и шлёпнут. После революции не повесили, так сейчас пулей наградят. А тот ему:

– Вы нам очень нужны.

Ну, священник сразу понял, зачем он им нужен. Думает, хорошо хоть не на глазах у баб да детей мозги выбьют. Руки за спину заложил, кивнул, говорит, ведите. Тут политрук спохватился, и извиняется, мол, вы меня неправильно поняли, я совсем по другому делу. Поп-то удивился. А как услыхал, что немцев нужно отпеть – упёрся и ни в какую. Расстреливайте, говорит, а отпевать эту погонь не пойду после того, что они с людьми делали. В Холмовке шестьдесят человек сожгли живьём в амбаре. В Зяблино хромого паря, которого в призыв не взяли, задавили транспортёром, означив шпионом партизан. На железной дороге под Петровкой разбомбили налётом поезд с ранеными и беженцами. Только на днях отпевали да хоронили, а там народу было с две деревни! А он им должен о покое просить? Нет, говорит, не могу. Политрук уж его и так, и этак. И гражданским долгом, и личным. Вы ж, толкует, должны понимать, что отпеть – это ваша работа и обязанность. А там уж и без вас разберутся, кого, куда, как и за что.

Священник ему:

– Понимаю, а не могу. Хоть сейчас в лагерь, а с места не сдвинусь.

Ну, политрук тут помолчал, полминуты подумал, потом фуражку снял.

– Отец. Я ж, – говорит, – тебя не за немцев прошу, а за наших. Там больше двух сотен ребят, которые четвёртые сутки с ума сходит. Чертовщина там происходит, даже я, неверующий, понимаю, что это по твоей части. Отправь ты их… Куда им надо. Они ж покоя не дадут. А бойцов уже можно голыми руками брать. Пойдёт фриц в атаку – они все там останутся. Вот это ты понимаешь?

– Это я… Понимаю…

Священник вздохнул, пожевал губами.

– Жди, – говорит, – через пять минут буду.

Ну, в общем, к обеду, как и обещал, обернулся политрук при служителе культа. Капитан проснулся, холодной воды в лицо плеснул. Вроде как в себя пришел малость. Спрашивает:

– А что, если соседи наши с той стороны, возьми попа и шлёпни на нейтралке? Об этом вы подумали?

Собрали тому провожатого под белым флагом. Вылезли они из окопа, и пошли по нейтральной полосе. А рота вся смотрит затаив дыхание. Да и, честно говоря, не особо там и подышишь. Боец наш, одной рукой марлей на палке машет, другой нос рукавом гимнастёрки закрывает. Священник кадило разжёг, ходит не спеша по полю, читает литию. Та ещё работа.

На поле том, скажем прямо, плохо всё выглядело. Я много чего видел, но это – из худшего. И рад я был, что смотрю на это из траншеи, и большей части мне из-за взрытой снарядами земли не видно. А вот ходить прям там, и не в атаку бежать, когда не видишь толком, что под ногами, а вот так, медленно через всё это… В общем, этого я б не хотел.

Со стороны немцев было всё тихо. Видно, тоже наблюдали, но ничего не делали.

Священник наш, как закончил, вместе с провожатым спустился в окоп. Предложили ему до деревни проводить – нет, говорит, дождусь с вами ночи, вдруг чего. Ну, тут уж мы его убедили, что затея эта не очень. Как от батальона кто нагрянет – так ни нам, ни ему потом не поздоровиться. Так что, лучше бы ему всё же на позициях особо не задерживаться. Пообещали, что кого-нибудь пришлём рассказать. Ну, поп от провожатых отказался, и двинулся в деревню один. А мы стали ждать ночи. И, что вы думаете?

– Ну, что? – нетерпеливо спросил Алёшка, так и сидевший со своим несчастным, не съеденным куском колбасы.

– А ничего. Тишина. Ничто на поле не шевельнулось. Никто никуда не пошёл. Хотя, мы всё одно только под утро заснули. Не верилось… Но, зато как заснули. За всю жизнь до того дня не спал я с таким удовольствием. И, главное, проснулся утром – хорошо. Солнце летнее светит. Тихо так. Небо над траншеей чистое-чистое. Птицы какие-то из леса поют. И как-то мне так спросонья показалось, будто война кончилась. Ну, потом-то, конечно, немецкий снаряд, рванувший за окопами, меня из мечтаний-то вывел. Но, всё равно было хорошее утро, даже не смотря на артподготовку. Да и стреляли этот раз как-то не очень усердно. Как будто так, для острастки. Чтоб жизнь малиной не казалась. А до конца войны оставалось еще долгих три года…

Ну, а дальше сами знаете, что было. В сентябре нас переименовали в Донской фронт, который возглавил Рокоссовский. До октября вели оборонительные бои, потом участвовали в наступлении на Волге. А в ноябре сорок второго началась операция «Уран». Но, это уж вы точно можете где угодно прочитать, чтобы я вам об этом рассказывал. А вот историю, которая произошла у Малых Топырей, нигде не прочитаете. Хех…

Старик усмехнулся в усы.

– Ладно, на двор пойду. Засиделся я с вами – светает.

Лёшка, дождавшись, пока дед выйдет, стряхнул с себя оцепенение, бросил, наконец, вилку на тарелку, и проговорил в полголоса:

– Пап, набрехал поди дед…

– Про мертвяков-то может и набрехал, – задумчиво согласился отец, – А про то, как он в войну с фрицами дрался – тут уж никто не оспорит. Ладно, помянули. Ехать надо…