Малый дом в Оллингтоне. Том 1

– Нет, сэр, я не виню себя. Я не думал, что он такой бездельник.

– Но прежде чем привести его сюда, ты должен был узнать, что это за человек. Бедная девушка! Что я ей скажу?

– Разве она еще не знает?

– Кажется, нет. Ты видел их?

– Я видел их вчера, и они еще ничего не знали, но, может, сегодня она получила письмо.

– Не думаю. Это такой гнусный трус, что побоится написать к ней. Трус, трус! Да и может ли человек найти в себе столько твердости духа, чтобы написать подобное письмо?

Мало-помалу сквайр разговорился и рассказал, как он виделся с леди Джулией, как отправился в Лондон и выследил Кросби до его клуба, где и узнал всю истину от друга Кросби, Фаулера Прата.

– Трус убежал от меня, в то время как я разговаривал с его посланным, – говорил сквайр. – Это они уж вместе составили план, и я думаю, он был прав, а то я бы раскроил ему голову в клубе.

На другое утро Прат приходил к нему, в его гостиницу с извинением от Кросби.

– С извинением! Оно в моем кармане. Гнусная тварь, презренная гадина! Не могу этого понять. Клянусь честью, Бернард, я этого не понимаю. Мужчины, с тех пор как я поближе их узнал, кажется, совсем переменились. Для меня невозможно было бы написать такое письмо.

Он рассказал, как Прат принес письмо и объявил, что Кросби уклоняется от свидания.

– Джентльмен этот был столь добр, что убедил меня, что из нашего свидания не вышло бы ничего хорошего. Вы знаете, сказал я ему, не тронь смолу – не замараешься. Прат соглашался, что приятель его чернее смолы. Действительно, он ни одного слова не мог сказать в защиту своего друга.

– Я знаю Прата, это настоящий джентльмен, он не решится его извинить, за это я ручаюсь.

– Извинить его! Да кто и каким образом мог бы извинить его? Да найдутся ли слова, которые бы можно было привести в его оправдание? – И сквайр в течение нескольких минут оставался безмолвным.

– Клянусь честью, Бернард, я все еще не могу прийти в себя, чтобы поверить этому. Это так ново для меня. Это заставляет меня думать, что свет совершенно извратился и что честному человеку не стоит больше жить в нем.

– И он дал слово жениться на другой?

– О да, с полного согласия родителей. Дело уже решенное, и брачные условия, вероятно, теперь в руках какого-нибудь поверенного. Решившись бросить ее, он должен был уехать отсюда. Я уверен даже, что он вовсе не был намерен жениться на ней. Он сделал предложение, собственно, для препровождения времени.

– Однако у него было желание оставаться здесь до самого конца отпуска.

– Не думаю. Если бы он увидел возможность и намерение с моей стороны дать ей приданое, быть может, тогда бы он и женился на ней. Но с той минуты, как я объявил ему, что Лили ничего не будет иметь, он выбросил из головы всякую идею о женитьбе на ней. Наконец мы приехали. Откровенно скажу, что в жизни ни разу не возвращался в свой собственный дом с таким растерзанным сердцем.

За ужином дядя и племянник сидели молча, сквайр выражал свою горесть гораздо свободнее, чем можно бы ожидать от человека с его характером.

– Что скажу я им завтра поутру? – снова и снова повторял он. – Как мне сделать это? И если я скажу матери, то как она передаст это своей дочери?

– Неужели вы думаете, что он сам не напишет о своем намерении?

– Насколько я понимаю, не напишет. Прат, по крайней мере, говорил мне, что до вчерашнего вечера он ни к кому не писал. Я спросил о намерениях его подлого друга, и он отозвался незнанием, прибавив, что Кросби, вероятно, пишет об этом мне самому. Он подал мне письмо. Вот оно. – И сквайр швырнул его через стол. – Прочитай его и отдай мне назад. Он, кажется, думает, что этим дело и кончится.

Это было низкое, подлое письмо, не потому, что в нем были употреблены дурные выражения или искажены были факты, но потому, что заключавшееся в нем объяснение само по себе было низко и подло. Есть поступки, которые не допускают никаких толкований и объяснений, преступления, в которых признаваться может не иначе как сделавшая их гадина, бывают обстоятельства, которые меняют человека и ставят его в уровень с пресмыкающимися. Большого труда стоило Кросби написать это письмо, когда он вернулся домой после последнего свидания в тот вечер с Пратом. Он долго и угрюмо сидел в кресле на своей квартире, не будучи в состоянии взять в руки перо. Прат обещал прийти к нему утром на службу, и Кросби лег в постель, решившись написать письмо за своей конторкой. Прат явился на другой день, но Кросби не написал еще ни слова.

– Терпеть не могу подобных вещей, – сказал Прат. – Если хочешь, чтобы я отнес письмо, то пиши его сейчас же.

С внутренним стоном Кросби сел за стол, и на бумаге начали появляться слова. Вот эти слова: «Знаю, что не могу представить никаких извинений ни вам, ни ей. Но я поставлен в такие обстоятельства, что истина лучше всего. Я чувствую, что не мог бы дать мисс Дейл счастья, и потому, как благородный человек, считаю своей непременной обязанностью отказаться от чести, которую она и вы предложили мне».