Малый мир. Дон Камилло

— Не-е-ет! — взвыл Пеппоне, заламывая шляпу на затылок и упирая огромные кулачищи в бока.

— А почему, позвольте поинтересоваться?

Запасы дипломатичности у Пеппоне подходили к концу.

— А потому, — сказал он, — если уж на то пошло, что дай я вам сейчас затрещину, так вы улетите отсюда метров за пятнадцать, а если я дал бы полноправному управлящему прихода, он бы ни на миллиметр не качнулся.

Пеппоне не стал уточнять, что дай он затрещину дону Камилло, он в ответ получил бы восемь. Это он опустил, но общий смысл был всем понятен. Всем, кроме разве что юного священника, который смотрел на Пеппоне в ужасе.

— Извините, — прошептал он, — а почему вы хотите меня стукнуть?

Тут Пеппоне потерял терпение окончательно.

— Да кто вас хочет стукнуть? Вы что, пытаетесь бросить тень на левые партии? Я просто привел сравнение. Для ясности. Стал бы я размениваться на пощечины такому недоделанному попу, как вы.

Услышав про «недоделанного попа», священник выпрямился во весь свой рост — метр шестьдесят — и раздул вены на шее.

— Доделанный или недоделанный, — крикнул он пронзительно, — а меня сюда послало священноначалие, и я пробуду здесь столько, сколько этого будет хотеть священноначалие. И тут, в церкви, командуете не вы. Святая Рита останется там, где висит, а с подсвечником, смотрите, вот что я сделаю!

Он бегом вернулся в церковь, схватил подсвечник, который весил больше, чем он сам, с великим трудом потащил его и установил обратно, перед новым изображением.

— Вот, — сказал он гордо.

— Ну ладно, — ответил Пеппоне и повернулся к насупленной толпе, ожидающей в молчании на церковном дворе.

— Народ скажет свое слово! Все к мэрии, устроим демонстрацию протеста!

— Правильно! — закричал народ.

Пеппоне растолкал толпу и встал во главе колонны. Все построились и двинулись, крича и размахивая палками, в сторону муниципалитета.

По мере приближения к зданию муниципалитета крики усилились. И Пеппоне кричал, воздевая кулаки к балкону комунального совета.

— Пеппоне, — заорал ему в ухо Нахал, — чтоб тебя громом и молнией! Перестань вопить! Ты что, забыл, что мэр — это ты?

— О, черт!.. — воскликнул Пеппоне. — Меня если довести до белого каленья, так я вообще перестаю соображать.

Он побежал наверх и вышел на балкон. Толпа встретила его рукоплесканиями, включая реакционеров и консерваторов.

— Товарищи граждане! — закричал Пеппоне. — Мы не должны смириться перед лицом такого насилия, оскорбляющего наше человеческое достоинство. Будем оставаться в рамках законности и правопорядка до тех пор, пока это возможно, но, если нужно, мы пушками проложим себе путь до самого конца! Предлагаю собрать комиссию во главе со мной, послать ее к священноначалию и демократически изложить ультиматы народа.

— Правильно! — завопила толпа, наплевав на тот факт, что слово «ультиматум» обрело в речи Пеппоне неожиданную форму множественного числа. — Да здравствует мэр Пеппоне!

Когда Пеппоне в сопровождении комиссии предстал перед епископом, он не сразу смог начать свою речь. Но потом собрался с духом.

— Ваше преосвященство, — сказал он, — посланный вами священник не соответствует традициям областного центра.

Епископ поднял голову и снизу вверх посмотрел на Пеппоне.

— Скажите по-простому: что он наделал?

Пеппоне развел руками.

— Бог с Вами! Наделать он ничего такого не наделал. Он вообще ничего не сделал. В общем, все дело в том, что он… Ну, как сказать, ничтожный, в смысле мелкий такой, его бы в ораторий[15], что ли… Он в облачении похож на вешалку, на которую надели три пальто сразу и еще плащ сверху.

Епископ неодобрительно покачал головой.

— А вы, значит, священников оцениваете на весах и складным метром?

— Нет, Ваше преосвященство, что ж мы — дикари какие! — ответил Пеппоне. — Но дело ведь в том, что и глаз требует своего, а в религии-то, как с докторами, важную роль играет личная симпатия, физическая привлекательность, душевное доверие.

Старый епископ вздохнул.

— Понимаю, понимаю, хорошо себе в этом отдаю отчет. Но, дети мои, был ведь у вас батюшка-каланча, и вы сами пришли ко мне просить, чтобы я вас от него избавил.

Пеппоне наморщил лоб.

— Ваше преосвященство, — объяснил он торжественным тоном, — это был казус белло, своеобразный такой казус. Он же один, как целая бандитская группировка, в смысле — непрерывно на рожон лез со своими провокациями и диктаторскими замашками.

— Помню-помню, — сказал епископ. — Это вы мне, сын мой, в прошлый раз говорили, и я, как вы можете заметить, его от вас удалил. Именно потому, что понял, что такой бесчестный человек…

— Минуточку, — прервал его Нахал, — мы никогда не утверждали, что он бесчестный.

— Хорошо, пусть не бесчестный, — продолжал епископ, — но священник он недостойный, поскольку…

— Извините, — прервал его Пеппоне, — мы никогда не утверждали, что как священник он не выполняет своих обязанностей. Мы говорили о его ужасных недостатках, о его человеческих провинностях.