Малый мир. Дон Камилло

— Черт вас побери! — крикнул он, высунувшись из окна. — В этой поганой стране приличному человеку ни минуты покоя не дают.

— Приличным людям дают, а эксплуататорам, отнимающим у рабочего класса кровно заработанное и причитающееся ему по праву, — нет.

— По праву им причитается то, что записано в законах. А по закону — у меня все в порядке, — отрезал Пазотти.

В ответ Пеппоне сказал, что до тех пор, пока Пазотти не улучшит условия трудящихся, они не притронутся ни к какой работе.

— А сто коров своих вы будете кормить сами, — закончил свою речь Пеппоне.

— Отлично, — буркнул Пазотти, закрыл окно и отправился досматривать прерванный сон.

Так в «Большом» началась забастовка. Это была организованная лично Пеппоне акция с патрулями, пикетами, курьерами и посменно дежурящими часовыми. Двери и окна коровника были забиты досками и опечатаны.

В первый день коровы мычали, потому что были недоены. Во второй день — оттого что были недоены и голодны. На третий день прибавилась жажда. Мычание было слышно по всему округу и за его пределами. Тогда из дома Пазотти вышла старая служанка. Остановившему ее патрулю она сообщила, что идет в городок, в аптеку за дезинфицирующими средствами.

— Хозяин сказал, что не хочет подхватить холеру, после того как начнут разлагаться туши, когда коровы передохнут от голода.

Эти слова заставили пошатнуться самых старых из батраков Пазотти, проработавших в «Большом» по пятьдесят лет и твердо знавших, что Пазотти упрям как осел и если что решил, то его не перешибешь. Тут Пеппоне пришлось выступить лично, поставить в охрану своих людей и сказать, что тот, кто посмеет подойти к коровнику, будет рассматриваться как предатель родины.

К вечеру четвертого дня в приходской дом пришел Джакомо, старый скотник из «Большого».

— Там корова одна должна вот-вот отелиться. Она так орет, что сердце разрывается. И ведь без подмоги-то она точно сдохнет, а коровник охраняют, кто приблизится — все кости переломают.

Дон Камилло припал к оградке алтаря.

— Иисусе, — воззвал он к Христу, — удержи меня, а то я им сейчас марш на Рим устрою!

— Успокойся, дон Камилло, — с укором сказал Христос, — насилием добиться ничего невозможно. Людей нужно убеждать доводами разума, а не раззадоривать своей агрессией.

— Это правда. Надо заставить их подумать. Жаль только, что, пока я буду заставлять их думать, все коровы передохнут.

Христос улыбнулся.

— А как, по-твоему, что лучше, если с помощью насилия мы спасем сто коров, но потеряем человека, или с помощью убеждения мы не дадим пропасть человеку, но потеряем сто животных?

Дон Камилло был в таком негодовании, что никак не мог расстаться с идеей марша на Рим. Он покачал головой.

— Ты заставляешь меня рассуждать в неправильных категориях. Ведь речь идет не просто о ста коровах, но об общественном достоянии. Гибель этих животных — это не только материальный ущерб для упрямца Пазотти, но ущерб для всех, и плохих, и хороших. Гибель коров может получить такой резонанс, что обострятся все конфликты и начнется такое противостояние, при котором погибнет не один человек, а все двадцать!

Христос не согласился.

— Если с помощью убеждения ты можешь предотвратить убийство одного человека сегодня, то почему точно так же ты не сможешь избежать гибели двадцати завтра? Ты утратил веру, дон Камилло?

Дон Камилло отправился прогуляться по полям, потому что был очень взвинчен. Он шел и шел, и вдруг неожиданно совсем рядом с ним раздалось мычание сотни коров. Затем он различил голоса людей из патруля. И вдруг он обнаружил, что ползет по цементной трубе высохшего оросительного канала под сеткой заграждений «Большого».

— Теперь не хватает только, чтобы на том конце трубы меня кто-нибудь поджидал с палкой, чтобы дать по лбу. Вот будет славно!

Но там никого не было, и дон Камилло осторожно пошел по дну высохшего канала в сторону фермы.

— Стой, кто идет?

Дон Камилло одним скачком выпрыгул из канала и спрятался за толстый ствол дерева.

— Стой, а то стрелять буду! — повторил голос из-за дерева на другой стороне канала.

Этот вечер был полон совпадений и неожиданностей, и неудивительно, что дону Камилло вдруг совершенно случайно под руки подвернулась такая железная штука, в которой он что-то подправил, а потом взвел нечто и ответил:

— Поберегись, Пеппоне, а то ведь я тоже выстрелю.

— Ну, конечно, — пробормотал Пеппоне, — и тут вам нужно путаться у меня под ногами.

— Объявляю перемирие! Под честное слово: кто на-рушит, того ждет преисподняя. Считаю до трех, на счет «три» оба прыгаем в канаву.

— Еще бы, попы — они все такие подозрительные, — ответил Пеппоне и на счет «три» прыгнул.

Оба присели на дно канала.

Из коровника раздавалось адское мычание, от которого прошибало холодным потом.