Читаем Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции) полностью

есть груз отрицательных голосований, вызванный бессознательностью, слабостью голосующих, — это механическая, инертная сила. Отсюда словечки политического арго: партийцы говорят о своре, о доезжачих, о пастушьих собаках, о голосующем стаде; а тайные кружки говорят о скрытых пружинах, о машине, о машинизме. Мы спускаемся на одну метафорическую ступень и переходим от страстей к инерции, от животного к автомату.

Таким образом, в граде мысли и свободы условиями порядка являются бессознательность и инертность. Инертность нужна чистой демократии, как нужна лояльность авторитаризму, как страсть — народной власти. Что же требуется для развития этого необходимого фактора? Ничего, кроме этой самой свободы, разлагающей и разобщающей, которую, превзойдя все ожидания, осуществил королевский указ. Под таким углом зрения предписания этого положения, внешне такие абсурдные, обретают смысл и практическое значение: ибо, защищая избирателей от всякого признанного, явного влияния, они тем самым облегчают задачу скрытого воздействия и служат работе «механизма», «способам» братьев и друзей.

Взгляните еще: отсутствие кандидатов и программы? Но машине опасно появление какого-либо интереса, человека, веры, которые могли бы сгруппировать голосующих не вокруг машины и дали бы им какую-то собственную волю; и машина только выиграет от безразличного равновесия, в котором принципиально царствует отрицательная «всеобщая воля», так хорошо определенная Руссо, а фактически — силы машины.

Публичное голосование на ассамблеях не индивидуально? Тем легче управлять им посредством

104

разных предложений и махинаций на заседании, тем легче наблюдать за ним.

Многоступенчатость выборов? Но для братьев каждая ступень — лишний случай взять вперед десятину в пользу машинизма с невежества, инертности, со стадного инстинкта голосующих, новую мостовую пошлину в пользу машины, которая всякий раз получает часть мандатов и мест, и в конце концов целиком направляет по своим каналам и подчиняет своим людям огромный поток народных полномочий.

Редукция? Это триумф: потому что только машина, благодаря союзу братьев, способна удачно провести столь трудную операцию, собирая голоса по данному списку. Для нее даже нет ничего легче: и успех прочен, как бы ни многочисленны были непосвященные, разумеется, при условии, что они остаются рассеянными, изолированными друг от друга, одним словом, «свободными».

Теперь видно, какую роль должно было играть, по замыслу братьев, положение о выборах: это та же самая роль, которую в большой общественной работе играют «принципы», которыми, впрочем, руководствуется это положение. Отрицательная роль, работа разобщения. Предстоит расчистить почву, разложить это голосующее вещество и свести его к состоянию неорганическому — свободе — и однородному — равенству, которое является условием работы машины. Королевский указ, сверх всяких ожиданий, так помогал достижению этой цели, что, казалось, сам ее преследовал. По произволу избирательных группировок, не соответствующих ни реальным чувствам, ни реальным интересам; по абстрактному характеру дискуссий, обреченных на универсальность, по выбору, который может касаться

105

лишь исповедуемых принципов, но не известных качеств, который определяется лишь логикой, но не опытом избирателя; наконец, по числу и сложности голосований, являющихся переизданиями этих пороков, — по всему этому можно сказать, что этот указ силой навязывает избирателям философскую социальную ориентацию и точку зрения.


Но, в конце концов, это была лишь первая половина большой выборной работы, ее отрицательная часть. После того как материал собран и подготовлен, нужно воздвигнуть здание; после того как расстроился порядок духовный, надо, чтобы утвердился механический порядок. В обществе мысли этот второй этап происходит сам собой, с течением времени, силою вещей, благодаря автоматической и постоянной работе по отбору и вовлечению, которая вытесняет непокорных, замещая их «чистыми». Но не так дело обстоит в ассамблеях избирателей. Чтобы за несколько недель обратить к Справедливости и Просвещению целую шумную толпу непосвященных избирателей, нужно сознательное и активное вмешательство братьев, нужны цель, план, интрига. Да, это очень тяжкий труд. Общество здесь находится в положении только что разведенного огня, в который кто-то неуклюже свалил разом целую повозку дров: как бы хорошо эти дрова ни были поколоты, сухи и готовы для горения, они, того гляди, своей массой задушат огонь, который должны поддержать; и как раз это не замедлило произойти в некоторых сенешальствах, например в Бресте, где 30 избранников обществ потонули в потоке крестьян, то же произошло и в Морлэ.

Но главное препятствие в другом: это положительное, открытое вмешательство, как мы говорили,

106

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алхимия
Алхимия

Основой настоящего издания является переработанное воспроизведение книги Вадима Рабиновича «Алхимия как феномен средневековой культуры», вышедшей в издательстве «Наука» в 1979 году. Ее замысел — реконструировать образ средневековой алхимии в ее еретическом, взрывном противостоянии каноническому средневековью. Разнородный характер этого удивительного явления обязывает исследовать его во всех связях с иными сферами интеллектуальной жизни эпохи. При этом неизбежно проступают черты радикальных исторических преобразований средневековой культуры в ее алхимическом фокусе на пути к культуре Нового времени — науке, искусству, литературе. Книга не устарела и по сей день. В данном издании она существенно обновлена и заново проиллюстрирована. В ней появились новые разделы: «Сыны доктрины» — продолжение алхимических штудий автора и «Под знаком Уробороса» — цензурная история первого издания.Предназначается всем, кого интересует история гуманитарной мысли.

Вадим Львович Рабинович

Культурология / История / Химия / Образование и наука
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

История / Литературоведение / Образование и наука / Культурология
Дворцовые перевороты
Дворцовые перевороты

Людей во все времена привлекали жгучие тайны и загадочные истории, да и наши современники, как известно, отдают предпочтение детективам и триллерам. Данное издание "Дворцовые перевороты" может удовлетворить не только любителей истории, но и людей, отдающих предпочтение вышеупомянутым жанрам, так как оно повествует о самых загадочных происшествиях из прошлого, которые повлияли на ход истории и судьбы целых народов и государств. Так, несомненный интерес у читателя вызовет история убийства императора Павла I, в которой есть все: и загадочные предсказания, и заговор в его ближайшем окружении и даже семье, и неожиданный отказ Павла от сопротивления. Расскажет книга и о самой одиозной фигуре в истории Англии – короле Ричарде III, который, вероятно, стал жертвой "черного пиара", существовавшего уже в средневековье. А также не оставит без внимания загадочный Восток: читатель узнает немало интересного из истории Поднебесной империи, как именовали свое государство китайцы.

Мария Павловна Згурская

Культурология / История / Образование и наука