Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции)

Эту аналогию можно провести еще дальше: доподлинно известно, какое место отводится в теории абиогенеза разложившейся материи: зародыш рождается всегда в гниении, лягушки — в стоячей, гнилой воде, крысы — из старого сыра. И та же методическая ошибка привела Тэна к фактической: он тоже делает из общественного разложения — в данном случае, из социальной и духовной анархии — единственный специфический фактор нового порядка. Именно благодаря анархии, которая порвала необходимые узы, стихийно растет «смертоносная идея». Якобинизм является на свет после нескольких месяцев анархии, как грибы после ночного дождя; народные общества рождаются из анархии; а якобинская орда выходит из трупа старой Франции, как пчелы Аристеи из нутра мертвого быка.

177

Как совместить такую неопределенную и негативную причину с таким положительным и точным фактом? Вы плохо смотрели. Вглядитесь получше: крысы были и до сыра, а якобинцы — и до Революции. Не 1789-м, а 1770-м и ранее датируются эти странные нравы и принципы. Задумайтесь над этим крупным историческим событием XVIII века: приходом в мир и к власти обществ мысли; исследуйте, например, социальный кризис, из которого родилась ложа «Великий Восток», с 1773 по 1780 г.: вы вновь обнаружите весь механизм революционной чистки. Работа, которая сократила состав «Большой Ложи» Франции, — та же, что исключила фельянское большинство в 1790 г., жирондистское в 1793 г. Это автоматическая работа, формулу которой можно было бы вывести и закон которой — раскрыть. В философских обществах 1785 г. обнаружились бы те же духовные и умственные наклонности, тот же механизм, те же приемы, те же политические нравы, что и в народных обществах 1794 г. Без сомнения, форма — моральный уровень, качество персонала, природа актов, словесное оформление доктрин — изменились. Но закон остается тот же, и учтивые и напудренные «братья» 1789 г. повинуются ему так же беспрекословно и бессознательно, как и грубые и засаленные «братья» 1793 г. Даже лучше: этот же закон отбора и механического вовлечения действует везде, где является этот социальный феномен: в Обществе Евхаристии в 1660 г., как и в роялистских обществах 1815 г.[110], или в «Caucus'e» в Бирмингеме в 1880 г.

178

Но Тэн не раскрыл этого закона. Он видит в социальных отношениях «братьев и друзей» лишь частный эффект, а не общую причину, а в социальном фанатизме — лишь индивидуально-психологические случаи. А значит дает одновременно слишком частную и слишком незначительную причину этого закона, которая не объясняет ни его размаха, ни его могущества. В то же время Тэн чувствовал эту всеобщность и силу — чутье у него вернее, чем его теория; и поэтому он остановился на своеобразном компромиссе: его книга по своей методической форме — это общий обзор, а по содержанию — история фактов. Это трактат об обществах равных, построенный на материалах монографии о якобинцах, — несомненно, это грубая ошибка: надо было выбрать или, скорее, отделить, показать сначала этот закон, а затем представить факты; но это больше ошибка времени и метода, нежели человека, — и этого не поняли г.г. Олар и Сеньобос. Снисходительность г-на Матьеза представляется мне гораздо более «просвещенной»: вместе с ним мы признаем, что неудача Тэна происходит от его «инструмента» — от психологического метода, и что этот инструмент был единственно известным тогда, да и в наше время только он и применяется большинством социологов[111]. Не его вина, что он плох.

Напротив, если какое-то произведение открыло дорогу новому методу, то это, конечно, достаточно искреннее произведение, чтобы показать без прикрас недостатки старого метода: и даже неправдоподобие, бессвязность картин Тэна лучше служат истине, нежели связный, но условный рассказ; ведь

179

они, по крайней мере, ставят проблему и требуют ее разрешения.