Малыш 44

Разумеется, Лубянка была не единственным зданием, которого следовало бояться. Была еще Бутырская тюрьма с ее высокими башнями, грязными и запущенными крыльями и переполненными камерами, где заключенные играли на спички в ожидании отправки в трудовые лагеря. Или, например, Лефортово, где содержали находящихся под следствием преступников, причем доносящиеся оттуда крики были слышны на соседних улицах. Но Лев понимал, что Лубянка занимает особое место в сознании людей, место, которое ассоциируется с допросами и казнями тех, кого обвиняли в антисоветской агитации, контрреволюционной деятельности и шпионаже. Почему именно эта категория заключенных вселяла в сердца людей такой ужас? Потому что можно было сколько угодно тешить себя мыслью, что вы никогда не совершите кражу, изнасилование или убийство, но при этом никто не был застрахован от обвинения в антисоветской агитации, контрреволюционной деятельности и шпионаже. Ведь никто, включая самого Льва, не знал в точности, в чем эти преступления заключаются. В Уголовном Кодексе, насчитывающем сто сорок статей, Лев руководствовался всего одной — точнее, частью ее, — в которой давалось определение политического заключенного как лица, вовлеченного в деятельность, направленную на свержение, подрыв и ослабление Советского государства.

В этом и заключалась самая суть: набор слов, достаточно гибкий и широкий, чтобы его можно было применить и к высшим руководителям партии, и к танцорам балета, и к музыкантам, и к вышедшим на пенсию сапожникам. Даже те, кто трудился в стенах Лубянки, те, кто поддерживал в рабочем состоянии эту машину страха, — даже они не могли быть уверены в том, что система, которую они помогали обслуживать и поддерживать, не поглотит их самих.

Несмотря на то что Лев был уже внутри здания, он не стал снимать верхнюю одежду, включая кожаные перчатки и длинную шерстяную шинель. Его бил озноб. Стоило ему остановиться, как пол под ногами начинал раскачиваться из стороны в сторону. На него накатывали короткие, продолжительностью в несколько секунд, приступы головокружения. Он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Во рту у него вот уже два дня не было ни крошки, однако мысль о еде вызывала у него дурноту. Но даже сейчас он упрямо отказывался признаваться себе в том, что болен: он просто немного простыл и устал, это пройдет. Чтобы преодолеть наркотическую ломку и упадок сил, ему нужно лишь хорошенько выспаться. Но сейчас он не мог позволить себе ни дня отдыха. Во всяком случае, не сегодня, когда должен был состояться первый допрос Анатолия Бродского.

Строго говоря, проведение допросов не входило в сферу его компетенции. У МГБ имелись свои специалисты, которые занимались только и исключительно допросами подозреваемых, переходя из одной камеры в другую и добиваясь признаний с профессиональным безразличием и личной гордостью. Подобно большинству сотрудников, ими двигали достаточно простые побудительные мотивы: премия за хорошо выполненную и перевыполненную работу, которую они получали, если подозреваемый покорно и быстро подписывал признательные показания, не отказываясь от них впоследствии. Лев мало что знал об их методах. Да и лично он не был знаком ни с кем из этих специалистов. Они образовывали нечто вроде закрытого клана, всегда работали в команде, зачастую обменивались подозреваемыми, комбинируя свои навыки, чтобы сломить сопротивление атакой с неожиданной стороны. Жестокие, умеющие хорошо выражать свои мысли, располагающие к себе: все эти качества они умело использовали в своей деятельности. Вне работы эти мужчины и женщины ели вместе, гуляли вместе, обменивались опытом и сравнивали методы дознания. Хотя они практически ничем не отличались от остальных сотрудников, Лев почему-то легко выделял их в общей массе. Многие из их наиболее важных операций проводились в подвале, где они могли контролировать такие элементы окружающей среды, как, например, тепло и свет. И, напротив, будучи следователем, Лев большую часть времени проводил наверху или снаружи. Подвал представлял собой мир, в который он редко спускался, на существование которого вынужденно закрывал глаза и который предпочитал иметь у себя под ногами.