Малыш для биг-босса

Жмурюсь. Ухожу от греха подальше от кровати. Хотя хочется завалиться рядом и вырубиться. Предварительно обняв мягкое тело. Наливаю себе с лихвой. Делаю очередной глоток, кромка бокала ударяет о зубы, а мне хочется вопить, выть, размозжить к чертям стену.

Потому что Надежда…

Стук в дверь заставляет встрепенуться и повернуть голову в сторону.

– Входи, Айболит, – обращаюсь глухо, даже с места не встаю.

Опасно. Я на грани. Бешенство у меня в крови, а когда адреналин зашкаливает, я могу натворить делов, как сегодня…

Старый врач заходит в спальню. Сразу же лицезрит картину маслом.

– Так, Баграт. Ты же трезвенник, – выдает Петр Григорьевич и ставит свой ридикюль на стол. Подходит ко мне, смотрит с высоты своего роста и кустистые белые брови сходятся на переносице. Не одобряет мой вид.

– Где размозжил бровь, Умар? Опять в подпольных боях участвуешь? Я думал, ты завязал. Скажи Валиду, что вы вроде взрослые пацаны…

– Док, хорош базарить, – обрубаю резко, – не мне помощь нужна.

Мужчина в удивлении поднимает брови. Спальня у меня такая, что на зоны поделена, и врач, ясное дело, в сторону моего тра…дрома не смотрел, нашел меня в кресле, вот и подошел.

Я голый, в одних уже сохнущих штанах, морда разбита, понятно, что Кириллов подумал о том, что опять с Байсаровым в разгон ушли.

– Девушку осмотри, Айболит, – выдаю как на духу и осушаю бокал.

– Какую девушку, Умаров? – не понимает старый друг.

Он спец по моим травмам, частенько нас в молодости после кулачных ринговых рубилов вытаскивал, а потом я завязал.

Нашел выход тестостерону в ином русле. Бизнес. Сфера больших бабок, больших интересов. Есть где пыл спускать.

А бабы… это не про меня.

Было лишь одно исключение. Давно. И вот сейчас дежавю. Это исключение вновь в моей постели.

Долго со старым другом в гляделки не играем, я поднимаю бокал и указываю им в сторону постели, где на черной шелковой подушке белым пятном отличается личико моей Надежды…

Врач резко разворачивается на пятках и смотрит в указанную сторону, а я вижу, как у него спина каменеет, заметно даже под белоснежной рубашкой.

Док у нас всегда с иголочки одет, ты его хоть в ночь поднимай и зови на край света раны зашивать, Айболит всегда при параде.

Резко идет в сторону Нади, застывает возле моей постели.

Никто здесь не спал. И вот…

Опять. Она.

– Так. Что было? Вкратце только, – командует военный врач.

Цокаю языком, а перед глазами желанная женщина, голая на капоте машины, так отчаянно желающая близости и сопротивляющаяся ей…

Зверь проснулся. Не обращал внимания на грязь и дождь. Хотелось дорваться до заветного тела. Хотелось прочувствовать, что та, которая стала кошмаром и наваждением, жива, что дышит, стонет и кончает от моих ласк…

Ухмыляюсь. Умар, ты тронулся, какие ласки. Ты был зверем, им и остался. Оголтелым, раненым…

Перетрухал. Сильно. Стоило увидеть Надю за рулем, как летит от меня прочь. Мне показалось, что впервые в жизни я зассал. Сильно. Отчаянно. Потому что что-то щелкнуло.

Я испугался за нее.

За то, что не успею…

– Ну как сказать, Петр Григорьевич, – делаю паузу, – все было…

Врач бросает на меня косой взгляд.

– Умаров… – выдает тихо.

Поднимаю руку, пресекаю дальнейший разбор полетов.

– По обоюдному.

– С лицом у тебя что и у нее синяк на щеке вырисовывается, – складывает два плюс два врач.

– У нас тут гонки на выживание были. Надя за руль на нервах села, пришлось гнать за ней, подрезать. Основной удар принял на себя, но ей тоже досталось, а потом… в общем, проверь ее.

Врач качает головой. Бросает взгляд в сторону окна, где яркой вспышкой сверкает молния.

– В такую погоду дома сидеть нужно, воспаление легких подхватить можно. И я не про тебя, давно понял, что ты, Умар, неубиваемый, а вот девушку хрупкую ты чуть не угробил.

С Петей всегда разговор короткий и по сути. Опускаю взгляд и сжимаю кулаки. Терять контроль и идти на эмоциях – это не про меня. Железная выдержка неотъемлемая часть характера, а тут прорвало.

– Аккуратнее.

Бросает опять врач и смотрит на мои побелевшие костяшки, которые обхватили уже пустеющий бокал.

– Зашивать ладонь придется, если сломаешь.

Врач разворачивается и идет в сторону ванной, слышу, как включает воду. Руки моет. Айболит такой Айболит.

Выходит в спальню уже собранный, подготовленный, берет свою сумку, ковыряется в ней, достает стетоскоп и уверенно приближается к Наде, аккуратно убирает одеяло. Не нарушает граней, понимает, что девочка голая и лишь слегка приспускает одеяло, которым я укрыл ее.

Слушает легкие, прощупывает пульс, светит фонариком в глаза. Девушка дергается, почти приходит в себя, подрывается на кровати, слабенько очень.

– Тихо-тихо, милая, без резких движений. Нельзя…

Меняет военный тон Айболит, говорит мягко. Никогда такого тембра у него не слышал, но и баб к нему на лечение не таскал. Это с мужиками, может, Петр Григорьевич солдафона включает, а тут нежное мороженое.

Ладони врача слегка надавливают на голые плечи Нади, а у меня что-то внутри вспыхивает. Умом понимаю, что ничего не происходит запредельного, простая забота, уход, но зубы сжимаются.