— Неудивительно, — усмехнулся он. — Ведь тебе нравятся невысокие брюнетки.
— Может, прогнать их? — Буйвол решил не обращать внимания на сомнительные шутки товарища.
— Тогда уж точно без драки не обойдется.
— Сдается мне, драка будет в любом случае. Малыш пожал плечами:
— Что они, дураки, по-твоему? Они же видят, что здесь все друг друга знают. Их просто разорвут.
— Может ты и прав, — согласился Буйвол, помолчав.
Входная дверь практически не закрывалась. Люди выбегали на воздух опорожниться и освежиться, возвращались осчастливленные, словно там, на улице, каждому давали по золотому. Несколько человек шумно собирались домой, пили на дорожку по последней, затягивали песню о покинутой жене, обходили всех, обнимались… Прощание затягивалось.
Хозяин не успевал разносить еду и напитки. Помощницу свою, рыжую пухлую девчушку, он отпустил домой еще в обед. И теперь с ног сбивался, обслуживая посетителей.
Когда появился монах, не заметил ни Малыш, ни Буйвол. Друзья, разойдясь по разным углам, укрывшись в тени, наблюдали за тихой четверкой незнакомцев и совсем не обращали внимания на хлопанье двери.
И только когда взгляды бородатых чужаков сошлись на одной точке, напарники наконец-то увидели нового человека.
Молодой монах, клейменный лишь одной печатью на правой щеке, неуклюже лавируя в пляшущей толпе, пытался поймать хозяина или хоть как-то привлечь его внимание. Это было непросто.
В конце концов монах опустился на свободное место и стал ждать, пока к нему подойдут.
Чужаки следили за ним.
Малыш и Буйвол следили за чужаками.
Наконец-то ушла компания, так долго собиравшаяся домой. Провожать ее отправились почти все, вывалились за порог, утонули в ночи.
Сразу сделалось тихо и свободно. С улицы доносились крики, несколько хриплых надорванных голосов пытались запеть. Из-за неплотно прикрытой двери тянуло стылым сквозняком — ночи стали совсем холодные.
Хозяин озирался, словно не понимал, что случилось, почему вдруг опустело его заведение. Наконец-то он заметил машущего рукой монаха, подошел, чуть склонился, изображая внимание.
— Я могу здесь переночевать? — спросил монах.
— Конечно, — кивнул хозяин.
— И я бы хотел поесть.
— Горячего ничего нет, — хозяин развел руками. — Только сыр, солонина, холодная овсянка и хлеб. Все остальное уже подъели.
— Принесите сыр и кашу. И хлеба побольше.
— Сейчас все будет. А пить что будете?
— Вода есть у вас?
— Вода?
— Да. Обычная вода.
— Можно поискать.
Буйвол, привыкший к вечным вздохам угрюмого немногословного хозяина, услышав из его уст нечто похожее на шутку, так удивился, что на мгновение забыл о своих обязанностях и подался вперед, выступив из тени. Малыш стоял слишком далеко, чтобы разобрать этот негромкий разговор. Зато чужаки не пропустили ни единого слова. Когда хозяин ушел выполнять заказ, один из них поднялся и сел напротив монаха. Тот поднял голову, недоуменно посмотрел на вдруг объявившегося соседа. Спросил, не выдержав прямого тяжелого взгляда:
— Что?
— А что? — хмыкнул бородач. — Не нравлюсь?
— Почему же?
— И почему же?
Монах стушевался. Бородач с издевкой разглядывал его.
Два его товарища поднялись, подошли, встали за спиной у монаха. Один остался сидеть возле окна.
За соседним столом, залитым брагой, очнулся селянин. Он вздернул голову, открыл мутные глаза, не совсем еще понимая, где находится. Спросил, с трудом ворочая вялым языком, обращаясь к ближайшему бородачу, но смотря куда-то помимо его: — Ты кто?
— Ты сам-то кто?
— Извини… — Селянин пытался сфокусировать взгляд на незнакомом лице. — Не узнал.
— Эй, вы, — подал голос Буйвол, решив, что пришло время вмешаться. — Сядьте на места.
— А ты кто? — повернул голову бородач. В его глазах была точно такая же муть, как и у перепившего селянина.
Монах съежился, не решаясь оглянуться, не осмеливаясь поднять глаза. Он был молод. Одна печать на щеке означала, что он в самом начале пути. Лишь после того, как он пройдет Посвящение и смирением докажет верность творцу судьбы, на второй его щеке появится точно такое же клеймо. Третьей печатью, что выжигалась на лбу, мог наградить только сам бог.
— Сядь на свое место! — рявкнул Буйвол, чувствуя, что закипает.
Вернулся хозяин с подносом, замер, увидев, что творится что-то неладное, с тревогой посматривая на лица людей.
Бухнул по столу каменный кулак.
— Ты кто такой?!
Уже все бородачи стояли на ногах. Один из них деловито засучивал рукава. Другой, наклонившись, достал из сапога нож. У третьего в руке оказалась дубинка, короткая, но увесистая, с набалдашником, утыканным железными шипами. Четвертый разминал пальцы, щелкая суставами.
Они пришли подраться. Выплеснуть черную звериную злобу. Чтобы снова стать людьми. На какое-то время.
Все тише становился шум на улице. Все отдалялись веселые голоса — провожающие никак не могли расстаться с провожаемыми.
— Мне кажется, вам действительно пора… — Малыш шагнул вперед и зевнул. В руках он держал натянутый лук.