Малыш и река

- Где-то за холмом.

- Откуда ты знаешь?

Он улыбнулся.

- Я это чувствую, вот и все. Когда-нибудь мы туда пойдем, и ты увидишь.

Уверенность Гатцо меня восхищала. Он знал все.

С высоты дерева была видна лента молодой зеленой травы, пересекавшая песчаную равнину. Она доходила до мертвого рукава, и на ней то тут, то там островками росли камыши.

- Это ручей, - объяснил мне Гатцо. - Пойдем посмотрим.

И мы пошли, но в высокой траве ничего кроме влажной земли не нашли. Пришлось вернуться к лодке и прихватить с собой лопату.

- Будем копать здесь, Паскале, - сказал Гатцо.

Под глинистым бугорком мы вырыли ямку. Засочилась вода. Покопав еще, мы сделали небольшой бассейн. Сочившаяся сквозь глину вода пропитала слой песка. Построив перегородку, мы воткнули в нее камыш и стали ждать. Сначала камыш оставался сухим. Мы сгорали от нетерпения, еще большего, чем при разведении огня. Наконец сформировалась и округлилась капелька. Она долго висела, словно в нерешительности. И вдруг упала. Появилась другая, и мало-помалу на кончике зеленого камыша родился родник. Едва заметная струйка воды, зато вода была чистая и отфильтрованная.

За час в большой раковине набралось несколько глотков. Лежа на животе, каждый из нас с удовольствием глотнул родниковой воды. Она была мягкая, с привкусом свежей глины и корня бузины. Я набрал бутылку воды с собой. До прихода ночи мы вернулись в лодке на остров.

И с большой предосторожностью развели огонь. Ибо на листьях деревьев над нами ярко отразилось взметнувшееся вверх пламя костра.

Перед наступлением сумерек расквакались лягушки. Ночь прошла спокойно.

Все следующие дни были похожи на первый день, а ночи - на первую ночь. Глубокий покой воцарился в наших душах и вокруг нас. Первые часы опьянения свободой прошли, и наша жизнь подчинились ритму сонных вод. Мы согласовывали наши движения с солнцем и ветром, голодом и отдыхом. Невероятная полнота жизни распирала наши сердца.

Все, что мы делали, тянулось медленно, а нам казалось, что время летит очень быстро. В сонных водах все движения неспешны. Даже лодка медленно плавала от одного острова к другому. Мы жили неторопливо, а дни растягивались. Мы любили их за продолжительность и мнимую монотонность. Нет ничего упоительнее, чем открывать жизнь в тех местах, где воздух и вода кажутся сонными.

Конечно, есть часы, когда они отдыхают; но даже во время отдыха тайно кипит в них жизнь тысячи невидимых существ.

Я понял все это тогда, и с тех пор никогда не забываю.

Днем воздух кротко застывал, и река становилась зеркальной. Утренний ветерок утихал, земля и вода погружались в дрему.

В одиннадцать часов Гатцо нырял под воду. Со сладким чувством ужаса я наблюдал, как, погружаясь наискось, его загорелое тело уплывало все дальше и дальше на темное дно с опасными водорослями. Я видел, как его ноги то сгибались, то разгибались в зеленоватой воде. Он подолгу плавал на глубине так вольготно, словно был создан не только для суши, но и для воды. С замиранием сердца я следил за ним, и он казался мне неведомым подводным животным. Я удивлялся, когда он с закрытыми глазами, важным лицом и мокрыми волосами, с которых стекала вода, всплывал в десяти шагах от лодки, где я, не умея плавать, с тревогой дожидался его.

Он шел обсохнуть на берег. От его загорелой кожи под прямыми лучами солнца шел пар.

Плавать я не умел и в купаниях не участвовал. Иногда он заплывал в протоки, и, когда исчезал из вида, на меня нападал панический страх. «А что, если он не вернется? Утонет? Что я буду делать один?» - думал я.

Для меня одного лодка была слишком тяжела. И потом, у меня не было опыта свободной и дикой жизни, к которой он, кажется, привык.

После полудня было жарко. Мы засыпали. И, кроме жужжания насекомых или неожиданных всплесков карпа, ничто не нарушало тишину.

В часы послеполуденного отдыха мы мирно спали на островке в тени камышей и карликовых берез. Иногда мы отводили лодку в укрытие в зеленый туннель. Там росли красные ивы и «серебристое дерево», похожее на оливковое. Поставив лодку на якорь у корней ивы, мы до самого вечера беззаботно наблюдали, как порхают над водой бабочки, поденки-однодневки и стрекозы, как без устали суетливо скользят по воде жуки-водомерки ради им одним понятного удовольствия ее рябить...

Разговаривали мы мало. Гатцо нарушал тишину, только чтобы прошептать:

- Паскале, сиди тихо, тут зверь.

И мы боялись пошевелиться.

Метелка камыша подрагивала. Часто, кроме этого трепета, ничто не выдавало присутствия промелькнувшего зверя. Он был невидим, но иногда из камышей высовывалась острая мордочка со злыми глазами - ласка. Осторожно понюхав воду, она исчезала в зарослях.

Успокоенная нашей неподвижностью, водяная крыса пугливо выскальзывала охотиться на берег. Она оставалась с нами недолго.

Утка-мандаринка или лысуха пересекали протоку и скрывались в камышах, оставив лишь легкую рябь на воде. Иногда под сводами деревьев, словно стрела, пролетал зимородок, слегка касаясь воды брюшком.