Малыш и река

Мы еще долго спорили о породе и повадках нашего хищника. Не хотелось, чтобы это были собака или волк. Раз уж это настоящее чудовище, не стоит глупо разменивать его на всем известных животных. Так как распознать его нам не удалось, у Гатцо родилась идея, которая привела меня в восторг:

— Это ракаль[4], — решил он. — Будем называть его ракаль. В этих местах водятся ракали. Ты видел когда-нибудь ракалей? Нет ничего проще…

…И в самом деле, ничего не было проще. Это был ракаль, огромный ракаль размером с осла, а стало быть, ракаль опасный. К тому же, это был одинокий бродячий ракаль, из тех нервных ракалей, которых раздражает любой пустяк. Он бросается на вас чудовищным, хорошо известным у ракалей прыжком, превосходящим прыжок тигра. Наверняка он опустошил эти места, где не росло ни травинки. Царствуя в пустыне, ракаль бродит в одиночестве и с возрастом набирается такой свирепости, что даже боевой бык и буйвол обращаются в бегство при его появлении. На него не охотятся. Мясо ракаля твердое, как кожа. Раненый ракаль — крайне опасный противник. Он бродит по ночам, поэтому его почти никто не видел. Впрочем, в наших краях ракали встречаются все реже. Скоро они совсем исчезнут. Вероятно, мы видели одного из последних ракалей нашего времени. Мы замирали от удовольствия и сладкого ужаса…

— Гатцо! — провозгласил я в восторге от грандиозности приключения. — Нам лучше вернуться в засаду.

Следующую ночь мы провели в засаде, но залезли на дерево.

— Ракаль не лазает по деревьям, — успокоил меня Гатцо. Разумеется, ему было лучше знать.

Полночи мы просидели на вязе, взгромоздившись на самую большую ветку. Но ракаль не появился.

— Он нас учуял, — сообщил Гатцо.

Каждый знает, что у ракаля феноменально тонкий нюх.

Зато два дня спустя он нагнал на нас страху.

В десять часов вечера раздался хруст веток в роще на берегу. Заросли зашевелились. Треск раздавался повсюду. Резкие шлепки баламутили воду. Затем чудовище ухнуло, понюхало воздух и заворчало.

— Паскалé, он купается, — прошептал Гатцо и подполз ко мне по дну лодки. — Ты, главное, не шевелись. Говорят, он хорошо плавает.

На этот раз я дрожал от страха всерьез.

Наконец чудовище убралось восвояси.

Мы молчали. Постепенно меня сморил сон. Гатцо был покрепче меня и наблюдал за берегом до самой зари.

С этого дня нами овладела тревога. Это было странное чувство: мы боялись испугаться по-настоящему. Тот шум ночью мы слышали собственными ушами. Это была уже не выдумка. Настоящий зверь нарушил покой нашего убежища, вопреки нашим надеждам на то, что никто, кроме свирепого ракаля, не может к нему приблизиться.

Мы, правда, были уверены, что ночным гостем мог быть только ракаль, но, в конце концов, что мы об этом знали? А если это был не ракаль?.. Если это был настоящий зверь?..

— Паскалé, нам лучше перебраться отсюда, — посоветовал Гатцо.

К вечеру мы тихонько отплыли.

Сначала мы устроили короткую стоянку на островке.

Перевезли туда вязанку сухого хвороста и наши угли, бережно поместив их в глиняный горшок, который мы поставили под скамейку на дно лодки.

Простившись со старым пристанищем, мы покинули обжитой пляж и поплыли в протоку. Понемногу берега сомкнулись, и она превратилась в таинственный туннель из веток, теряясь в архипелаге островков под узорной сенью тихих ив. Проплывая, мы задевали метелки густых камышей, и их шелест тревожил незаметные гнезда зуйков и пугливых уток-мандаринок, которые обиженно крякали нам вслед. Чем дальше, тем туннель становился темнее, но в самом конце сияло пятно света. Мы неторопливо правили лодкой и молчали. Иногда наши лица задевали листья деревьев, с которых тучей взлетали раздраженные насекомые, почти касаясь наших щек. Наконец мы выплыли на водную гладь, со всех сторон окруженную стеной из камышей и деревьев.

Маленькое озеро дремало. Вечерний свет едва освещал его пустынные воды. Толстые, тесно прижатые друг к другу тополя окружали его со всех сторон и вместе с листвой образовали тенистую ограду. Некоторые росли у самой кромки воды. Другие загораживали нежный горизонт, кристальная ясность которого еще не померкла. Берег был скалистый. Густые зеленые дубы, растущие на склонах высокого утеса, отражались в воде. Водная гладь, всюду чистая и ровная, излучала что-то большее, чем свет. Посреди озера был остров.

На острове стояла маленькая часовня, видневшаяся сквозь ряды высоких кипарисов. Они казались очень старыми. Лодка плавно двигалась по инерции, не нарушая водной глади. Остров, тихий и призрачный, надвигался на нас. Догорающий день, сказочный остров, неправдоподобное безмолвное царство. Ни звука, ни шороха. Весь озерный мир, растения, деревья и вода, были загадочно безмолвны.

Лодка замерла между островом и берегом. Якорь бросили в стоячей воде. Это место и тишина нас смутили. Мы были так взволнованы, что за ужином не произнесли ни слова.