Малыш и река

Ногой я мог коснуться холодной воды, которая стремительно текла во весь размах реки рядом с моим укрытием. Коварное соседство реки пугало меня. Это было невыносимо. Покинув укрытие, я вскарабкался на склон берега. Чего бы я ни дал, чтобы услышать человеческий голос, увидеть человека!.. Но каких людей звать на помощь? Тех, что на острове? Но они наверняка крадут детей. Ах, какая жестокость!.. И все-таки это были люди… У них была хижина, жалкая, конечно, но в ней можно спать. Они могли развести костер и приготовить еду. Багровые отблески костра, выхваченные из сумерек, кое-где играли на стволах, на ветвях и листьях деревьев, растущих недалеко от моего укрытия. Там был очаг, настоящий очаг с горячими углями, теплой золой, котелком с едой и успокаивающим светом огня.

Чем больше я думал об очаге, тем больше меня охватывало искушение пробраться к хижине и увидеть ночью, когда особенно одиноко, хотя бы человеческий очаг. Потихоньку забирался я все дальше в лесную чащу, и мне удалось бесшумно, не хрустнув ни одной веточкой, добраться до той самой поляны. Я притаился за дубом и стал смотреть.

Перед очагом скрючившись сидела старая ведьма. Девочка ворочала кочергой горящие угли.

Старуха медленно мешала поварешкой в котелке какое-то варево. Собака, сидя на задних лапах, не спускала с нее глаз и втягивала носом запахи. Уши у нее были настороже. Медведь вольно расхаживал по поляне. Ветер дул от табора в мою сторону, и животные не могли учуять меня.

Трое мужчин ели, сидя на земле, недалеко от огня. Четвертый держал в руке кнут. К столбу за руки и за ноги был привязан мальчуган.

Его только что высекли ремнем. На голой спине остались следы от ударов. Когда пламя костра поднималось вверх, на его загорелой коже были видны три длинные полоски черной запекшейся крови. Мужчина что-то рявкнул. Я ничего не понял. Он говорил на странном языке.

Мальчик ничуть не боялся, мало того — он с таким гневом что-то сказал своему палачу, что тот снова схватился за кнут. Узкий ремень со свистом опустился на его спину. Но мальчик не вскрикнул.

Это был красивый и крепкий мальчуган, выше меня ростом, гораздо сильнее и, без сомнения, цыганенок.

Под ударами ремня он сжал зубы, глаза закрылись от боли, но ни одного стона не вырвалось из его уст.

Мужчина нехотя оставил мальчика и направился к еде. Затем он и три его спутника отошли от огня и пошли спать в хижину. Старуха поднялась и тоже ушла. На полянке никого не осталось, кроме собаки, медведя и девочки. Привязанный к столбу мальчуган так и не открыл глаз.

Медведь подошел и обнюхал его.

Мальчик даже не пошевелился. Медведь улегся почти у самых его ног и тоже больше не шевелился. Собака убежала в лес в поисках добычи.

Девочка улеглась у огня и вскоре заснула.

Тогда мальчуган поднял голову и открыл глаза. Он неторопливо осмотрел полянку. Когда его взгляд остановился на мне и мы встретились глазами, я вздрогнул. Он не мог меня видеть среди веток и листвы, но его взгляд тронул меня. Безумная мысль пришла мне в голову. «Надо доползти до столба, — подумал я, — и развязать веревку». Но мне недоставало храбрости. Едва заснувшая поляна была рядом, с ведьмой, медведем, четырьмя злыми мужчинами и этой девчонкой, которых мог разбудить любой шорох.

Как мне удалось забыть о страхе?.. Я выбрался из кустов и стал шаг за шагом пробираться на поляну.

И тогда мальчик увидел меня: пламя костра осветило меня всего. Увидел, но не пошевелился. Но его глаза сверкали, а волчьи зубы блестели между приоткрытых губ. Он смотрел на меня, как на призрак, не выказывая никаких чувств.

Подойдя к столбу, я протянул руки к веревке, чтобы ее развязать. Но узлы были тугие и запутанные.

— Нож лежит рядом с котелком, — прошептал мальчик. — Меня зовут Гатцо.

Но у костра спала девчонка.

— Она проснется, — ответил я дрожащим голосом.

— А! Ты струсил? — прошептал пленник.

И опустил голову. Его лицо, исказившееся от боли, потрясло меня. Я отошел от него и направился к огню. Шагая, словно во сне, я не чувствовал под собой ног.

Нож лежал на земле, но девчонка случайно, засыпая, положила на него свою согнутую руку. Я потихоньку отодвинул ее пальцы и вытащил нож. Девочка приоткрыла глаза и посмотрела на меня.

— О, — вздохнула она, — мне снится сон…

Она закрыла рукой лицо, испугавшись своего видения, повернулась ко мне спиной и снова уснула.

Я вернулся к столбу.

Вот уже разрезаны веревки на руках пленника… Но вдруг застонала ночная птица. Проснулся медведь.

Удивленный моим присутствием, он мгновенно поднялся на ноги, зарычал и потянулся ко мне своей огромной мордой.

— Ничего не бойся, — прошептал мальчик. — Я умею с ним разговаривать.

И сказал: «Агалау, Агалау, Рексшах! Арацадульце!..»

Голос его, когда он произносил эти слова, стал гортанным и ласковым. Медведь затих, свернулся калачиком, кротко вздохнул и уснул.

Я перерезал последние путы.

Мы удалились от стоянки табора.

Луны не было. Темень была такая, что без своего спутника я бы двадцать раз заблудился. Но он уверенно шел в темноте, глаза его сверкали огнем, как у кошки.

— Куда ты меня ведешь? — спросил я.