Малыш Николя на переменках

– О нет! – задержала его мама. – Раз вы решили поучаствовать в дискуссии, уж оставайтесь до конца!

– Об этом не может быть и речи! – возмутился папа. – Этого глупца никто сюда не звал, и делать ему здесь нечего. Пусть убирается к себе!

– Послушайте… – начал мсье Бледур.

– О, мужчины все одинаковы! – воскликнула мама. – Вы все заодно! И между прочим, с вашей стороны, было бы приличней вернуться к себе, а не подслушивать под дверью у соседей!

– Ну ладно, в шашки сыграем в другой раз, – сказал мсье Бледур. – Желаю всем приятного вечера. До свидания, Николя!

И мсье Бледур ушёл.

Я не люблю, когда мама с папой ссорятся, зато мне очень нравится, когда они мирятся. И на этот раз мне не пришлось долго ждать. Мама заплакала, у папы сделался очень несчастный вид, и он стал говорить: «Ну же, ну что ты…» – а потом он поцеловал маму и сказал, что он ужасный грубиян, а мама сказала, что она была не права, а папа сказал, что нет, это он был не прав, и они засмеялись, поцеловались, потом поцеловали меня и сказали, что всё это была просто шутка, а мама сказала, что она пойдёт жарить картошку.

Ужин прошёл замечательно, все всё время улыбались, а потом папа сказал:

– Знаешь, дорогая, мне кажется, мы были немного несправедливы к бедняге Бледуру. Я ему, пожалуй, позвоню, скажу, чтобы зашёл к нам выпить чашечку кофе и сыграть партию в шашки.

Когда мсье Бледур пришёл, он сначала как будто чего-то немного опасался.

– По крайней мере, вы не собираетесь опять ссориться? – спросил он, а папа и мама засмеялись, взяли его под руки и повели в гостиную.

Папа поставил шашечную доску на журнальный столик, мама принесла кофе, а мне достался кусочек сахара.

Потом папа поднял голову, очень удивился и спросил:

– Эй, а куда это подевалась розовая ваза из гостиной?

Как мы подрались на перемене

– Ты врун, – сказал я Жоффруа.

– Ну-ка повтори, что ты сказал, – потребовал Жоффруа.

– Ты врун, – повторил я ему.

– Ах так? – спросил он.

– Да, так, – ответил я, и в это время прозвенел звонок с перемены.

– Хорошо, – сказал Жоффруа, когда мы строились, – на следующей перемене будем драться.

– Согласен, – сказал я ему, потому что лично мне такие вещи дважды повторять не надо, вот так, я серьёзно говорю.

– Тишина! – крикнул наш воспитатель Бульон, а с ним шутки плохи.

Потом у нас был урок географии. Альцест, который сидит вместе со мной, сказал, что на перемене подержит мою куртку, пока я буду драться с Жоффруа, и посоветовал бить в подбородок, как делают боксёры по телевизору.

– Нет, – возразил Эд, который сидит за нами, – надо бить в нос. Бац! – стукнул раз – и победил.

– Ты болтаешь неизвестно что, – сказал Руфюс, который сидит рядом с Эдом, – на Жоффруа лучше всего действуют оплеухи.

– Ты, дурак, много видел боксёров, которые дают друг другу оплеухи? – спросил Мексан, который сидит недалеко от нас и который послал записку Жоакиму, который тоже хотел знать, что у нас происходит, но со своего места ему не было слышно.

Неприятно только, что записка попала к Аньяну. Он поднял руку и сказал:

– Мадемуазель, я получил записку!

Учительница сделала большие глаза и велела Аньяну принести записку ей, и Аньян отправился к её столу, ужасно гордый собой. Учительница прочитала записку и сказала:

– Здесь написано, что двое из вас собираются на перемене подраться. Не знаю, о ком идёт речь, и знать не хочу. Но предупреждаю, что после этой перемены я обо всём расспрошу вашего воспитателя мсье Дюбона и виновные будут строго наказаны. Альцест, к доске.

Альцест пошёл к доске рассказывать о реках, но вышло у него не очень хорошо, потому что он знал только про две – про Сену, у которой много излучин, и про Нив, потому что туда он прошлым летом ездил на каникулы.

Все ребята с нетерпением ждали перемены и обсуждали, что будет. Учительнице даже пришлось постучать линейкой по столу, а Клотер, который в это время спал, решил, что это стучат ему, и сразу пошёл в угол.

Я расстроился, потому что, если учительница оставит меня после уроков, дома могут быть неприятности и шоколадного крема сегодня вечером мне не видать. И потом, кто знает? Может, учительнице захочется выгнать меня из школы, и это будет вообще ужасно: мама начнёт переживать, папа скажет, что в моём возрасте он всегда служил примером своим маленьким товарищам, что он, видимо, напрасно из кожи вон лезет, чтобы дать мне приличное образование, что ничего хорошего в будущем меня не ждёт и что в кино я теперь попаду очень нескоро. В горле у меня стоял огромный ком, и в это время прозвенел звонок на перемену. Я посмотрел на Жоффруа и увидел, что он тоже, кажется, не слишком торопится бежать во двор.

Но внизу нас ждали все ребята, и Мексан сказал:

– Пошли подальше в глубь двора, там нам будет спокойнее.

Мы с Жоффруа двинулись вслед за остальными, а потом Клотер сказал Аньяну:

– Ну нет! Обойдёмся без тебя! Это ты настучал!

– А я хочу посмотреть! – захныкал Аньян и ещё добавил, что, если ему не дадут посмотреть, он сейчас же пойдёт и предупредит Бульона, и тогда уж никто не сможет подраться, и так нам и надо.