Малышка (СИ)

— У тебя же завтра День рождения, — бормочу, прикрывая глаза. Выдерживаю долгую многозначительную паузу. Пусть напряжет свои драгоценные мозги, пусть подумает, зачем бы мне понадобилось делать акцент на этом факте.

— Завтра, и…? — спрашивает она очень осторожно. Точно зайка: знает, что рядом силки, и нужно быть максимально осторожной, чтобы не угодить в ловушку, но морковка где-то впереди и пройти мимо нее она просто не может.

— Завтра я занят весь день до ночи, так что свободен только сегодня, — продолжаю я, лениво улыбаясь правым уголком губ. — Но я просто не могу думать о том, чтобы сделать приятно вредной зайке, когда она второй день подряд не дает мне высыпаться.

И когда Бон-Бон пытается выбраться из постели, я хватаю ее за руку и тяну обратно, переворачиваю на живот, а сам укладываюсь сверху, удерживая основную часть своего веса на локтях, но так, чтобы она прочувствовала, как приятно может быть подо мной.

Бон-Бон разочарованно стонет, брыкается, пытается выбраться наружу, но бестолку — наши силы и близко не равны.

— Я хочу выспаться, хочу вкусный завтрак и тогда, может быть, мое настроение поднимется до отметки «я готов потратиться на счастливую улыбку сестренки», — говорю ей на ухо. — Как тебе такой план?

Она начинает брыкаться энергичнее и я, сжалившись, выпускаю зайку из капкана.

Но она не уходит: отбегает на безопасное расстояние, поворачивается и, с чертями в глазах, дерзко спрашивает:

— Что хочешь на завтрак?

«Тебя. И снова тебя. И еще раз тебя», — мысленно перечисляю я, переворачиваюсь на спину и, говорю:

— Кролика.

Глава девятая: Рэм

Я даже не сомневался, что выбор машины окажется моей прерогативой. Если бы речь шла о сапогах или сумке, я бы и пяти копеек не вставил, но машины — это моя парафия. Я знаю о них все.

Но оказалось куда интереснее.

Хотя если по порядку, то началось с того, во что это чудо вырядилось. Не поверите: в какой-то мешковатый джинсовый комбинезон, белые кроссовки и полупрозрачный канареечно-желтый свитер, под которым я ясно видел очертания майки в горошек. Пеппи, блин, Длинный Чулок, только без косичек.

— Это самозащита? — спрашиваю я, одновременно пристегивая ее ремнем безопасности.

— Какая выдающаяся проницательность, — не скрывает она.

И я сразу замечаю, что она вот уже пять минут не расстается с телефоном и все время включает и выключает экран, как будто ждет важное сообщение. И да, нервничает. Тапок что ли облажался? И почему у меня такое чувство, что хоть мы и вдвоем, нас все-таки трое?

— Что случилось? — спрашиваю, заводя мотор.

— Костя будет занят завтра, — говорит она после небольшой паузы. Надо же, голос и правда расстроенный.

— А не пофигу на него? Ты же подружек наприглашала сотню, если не больше.

Она молча отворачивается к окну, поднимает — и медленно опускает плечи в беззвучном вдохе. Расстроена. Действительно расстроена. К счастью, я планирую сделать так, что хотя бы на сегодняшний день она забудет о своем ботане.

— Какую хочешь? — спрашиваю делано безразличным тоном, постукивая по рулю в такт грохочущей ритмичной музыке. — Мерседес? Ниссан? Порше? Немца? Японца? Европейца?

Лично я бы остановился на «мерине», но пусть она меня удивит.

И что делает Бон-Бон? Начинает рассуждать вслух. Вываливает кучу информации о краш-тестах, об особенностях конструкции разных моделей, о надежности и о том, что в тех и вот тех моделях безопасностью пожертвовали в ущерб красоте. Усмехаюсь и на светофоре протягиваю руку, чтобы взъерошить ей волосы. И тут же жалею об этом, потому что от ее волос поднимается проклятый запах сладкой медовой груши. Теперь он останется на моих пальцах.

— Лексус? — вкрадчиво озвучивает она.

— Лексус? — повторяю я.

— Безопасность, новые технологи…

Она деловито загибает пальцы, а я едва сдерживаюсь, чтобы не заржать.

И вдруг моя Бон-Бон перестает улыбаться, румянец отливает от ее щек, а взгляд устремляется куда-то мне поверх плеча, в окно. Поворачиваю голову — и вижу то, что видит она: Тапка в машине рядом. И за рулем кабриолета сидит этакая белобрысая рафинированная жертва инстаграмма.

Вот тебе и Тапок. В тихом омуте водятся и буйные ботаники.

Я поворачиваюсь к Бон-Бон, едва сдерживая на языке колючую шутку о том, что в загулы уходят не только кобели вроде нас с Владом, но слова застывают, когда я натыкаюсь на ее лицо. И что я там вижу? Панику, страх, горе, отчаяние. Я вижу мою малышку глубоко потрясенной происходящим. Как будто она шестилетний ребенок, который встала ночью за стаканом воды и увидел, как родители шпилятся на кухне.

— Эй, — я щелкаю пальцами у нее перед носом, привлекая внимание. И на миг мне это удается: взгляд Бон-Бон фокусируется на моей ладони. — Ты ее знаешь?

— Нет, — бормочет она и делает то, что я ожидаю меньше всего — опускается на сиденье так низко, что и макушку не видно. — Езжай за ними.

— И не подумаю.

— Рэм! — молит она.