Малышка (СИ)

— Например, в который раз сунуть свой любопытный нос в мою личную жизнь. Или, дай угадаю? — Щелкаю пальцами, словно меня осенила гениальная идея. — Принесла еще парочку блестящих советов моей невесте? Будешь обучать ее житейской мудрости? Может, еще и свечку подержишь, а то вдруг она облажается в первую брачную ночь?

Бон-Бон поворачивается, улыбается широко-широко, и говорит, убивая меня каждым словом:

— Как бы ты не облажался, старичок. Слышала, после тридцати процент холостых выстрелов резко возрастает.

Я уже открываю рот, чтобы от всей души послать ее куда подальше, но в этот момент наше одиночество втроем разбавляет целая куча народа: консультанты, которые берут мою малышку в назойливый плен, и Ольга со своей подругой. Понимаю, что должен отвесить своей невесте парочку первоклассных комплиментов, тем более, что ее платье в самом деле интересное и она выглядит в нем отлично, но мой взгляд полностью сфокусирован на Бон-Бон.

— Вы такая миниатюрная, — нахваливает ее точеную фигурку консультант. — У нас есть совершенно потрясающее платье! В единственном размере, эксклюзив. Итальянские кружева, вышивка ручной работы.

Нет, только не это. Почти рычу, почти схожу с ума от того, что рядом с ней у меня снова и снова отказывают тормоза.

Какого дьявола, неужели мне в самом деле предстоит увидеть мою карамельку в белоснежных итальянских кружевах?!

* * *

Ее уводят куда-то в примерочную, но прежде, чем скрыться из виду, Бон-Бон поворачивается и посылает своему Валенку воздушный поцелуй, а голос Ольги осторожно, но требовательно, вторгается в мое сознание.

— Ну как тебе? — Она маячит перед глазами, крутится юлой, раздражает, потому что мне хочется отодвинуть ее, смахнуть, словно надоевшую заезженную анимацию.

— Отлично, — вру я. На самом деле, даже если бы она вышла в рубище с мешком на голове, мне было бы в сущности все равно.

Я моргаю, когда слышу недовольный шепот ее подруги. Кажется, эта змея советует Ольге пнуть меня, чтобы я перестал вести себя, как бездушная скотина.

— Я и есть бездушная скотина, — скалюсь я, даже не пытаясь делать вид, что слова прошли мимо моих ушей. — Мне дела нет до ваших тряпок, ну правда? На что только рассчитывали.

— На капельку внимания? — почти смиренно предполагает Ольга.

И в эту минуту я вдруг ясно вижу нашу с ней будущую совместную жизнь: совершенно идеальная, я бы даже сказал, безупречная скука, полный штиль, никаких штормов и бурь. И еще несколько дней назад я бы сказал, что этот вариант — самый лучший из возможных, что это то, чего я хочу. Но сейчас мне просто противно от того, что я собираюсь втянуть в эту кабалу не только себя, но и ее.

— Рэм? Что-то не так с платьем?

Наверное, какие-то мысли отражаются у меня на лице, потому что в голосе Ольги я слышу беспокойство. Она даже не пытается сопротивляться, хотя я знаю, что не потерпел бы и бунт тоже. Вот в чем вся хрень наших с ней отношений: никогда не будет нормально, даже если она вытянется, а потом сложится, а потом станцует на игольном ушке — я все равно буду недоволен. И не потому, что я придурок (хотя и поэтому тоже). Все куда прозаичнее — это просто совсем не та женщина. Да, она удобная, комфортная, но тоже самое можно сказать и о качественных бумажных полотенцах.

— Платье отличное. — Я вымучиваю что-то очень отдаленно похожее на улыбку.

Мы оба понимаем, что моим словам — грош цена в базарный день. И я надеюсь, что вот сейчас она, наконец, перестанет быть удобным одноразовым бумажным полотенцем, проявит характер и пошлет меня к черту. Ну или куда подальше. Потому что если это сделаю я — будет куда больнее. Но Ольга молчит.

Мой взгляд цепляет трущегося неподалеку Валенка. Снова он весь какой-то слишком … прилизанный. Свитер, штаны, идиотские кеды: вроде ничего такого, все лбы его возраста сейчас так одеваются. Более того, почти уверен, что здесь не обошлось без подсказок моей малышки — наверняка одевает его, словно он долбанный Кен[3], тешится, словно с игрушкой. В ведь скорее всего, ей тоже просто удобно вот с этим малахольным тюфяком, как и мне с Ольгой.

— Собираешься жениться на ней, Валенок? — спрашиваю я достаточно громко, чтобы он точно понял, к кому обращаются.

Ботан медленно поворачивает голову в мою сторону и как-то не слишком по-ботански улыбается в ответ. Я бы даже сказал, что в этой ухмылке есть проблески дерзости. И мне это даже нравится. Потому что одно дело наезжать на мокрого щеночка, и совсем другое — врезать в табло наглому переводняку овчарки и бульдога.

— Тебя это волнует? — вопросом на вопрос отвечает ботан.

— Еще как, она ведь моя сестричка. Единственная и любимая, я за нее руки оторву, и ноги оторву, и голову откручу, и вообще могу устроить незабываемую встречу с травматологом.

Засранец подходит ко мне, закладывает пальцы в карманы брюк спереди и, понизив голос, шепчет:

— Ревнуешь что ли?