Малышкина и Карлос. Магические врата

Ей стало так плохо, что закололо сердце, а руководитель канала так прямо и заявил, что мол, наверное, Корделия нуждается в отдыхе, такая нагрузка не по ней. А в затылок дышат молодые и выносливые, готовые ради успеха на все. Она и сама была такой несколько лет назад.

Корделия заперлась в кабинете редактора и дала волю слезам. Сдержаться она просто никак не могла, тем более вокруг все радовались ее провалу, это было очень заметно. Сначала пришлось выслушать несколько лицемерно-сочувственных речей, а потом ловить на себе косые взгляды. Очень неприятно было видеть, как сотрудники шепчутся по углам, и уж совсем невыносимо слышать их тщательно сдерживаемый смех. Вот ведь как получается! Кругом одни злопыхатели и лицемеры.

Стараясь громко не всхлипывать, она глубоко дышала, вскоре слезы кончились и уступили место гневу. Корделия вытряхнула на стол содержимое сумочки, нашла пузырек и закапала в глаза средство от покраснения, хорошо хоть водостойкая косметика почти не пострадала. Подпудрив нос, Корделия вышла из редакторской в студию с высоко поднятой головой. Навстречу ей бежал встревоженный Малышкин.

– Корочка! А я тебя ищу! Ты как?

– А что случилось? – громко спросила Корделия.

– Мне сказали, что ты расстроилась…

– Глупости какие! – сказала она еще громче.

Все в студии сделали вид, что ужасно заняты своими делами, чтобы не встречаться взглядом с Корделией. А она, ни с кем не попрощавшись, выбежала из телецентра, поймала такси и попросила шофера как можно быстрее отвезти ее на Сретенку.

Баба Ванда приняла Корделию ласково и даже не стала ворчать, что та явилась без предварительной договоренности. Посадила на лавку под окном, сама села рядом, внимательно выслушала печальную исповедь и сочувственно покачала головой. Потом встала, ушла на кухню и вернулась через минуту с фарфоровым тазиком, полным воды.

– Бывают такие периоды в жизни, когда все рушится, ничего не ладится. Просто время такое пришло, это надо пережить, – объяснила ситуацию ворожея, ставя таз на пол у ног гостьи.

– А можно это как-нибудь поправить, – спросила Корделия, – или все, моя песенка спета?

– Фу, типун тебе на язык, балаболка! – беззлобно одернула ее Ванда. – Сейчас, сейчас, прогоним невезение, поправим все, и опять засияешь у нас как ясная звездочка…

Ворожея велела Корделии разуться, опустить ноги в таз и взять в каждую руку по свече.

– Глаза закрой и не открывай, пока не разрешу! – Она зажгла свечи.

Корделия послушно закрыла глаза и почувствовала, как горячая рука легла ей на темя. Баба Ванда говорила так тихо, что Корделия еле-еле разбирала слова.

– Как озарится и зачнется ранняя заря, как взойдет обрадованное красное солнышко, так бы возрадовались и тебе, Корделия. И всем бы ты стала люба и мила, а уста бы твои были сахарными, а очи медовыми, и речь твоя стала бы слаще патоки и желанней пряника печатного. Пусть будет глава твоя железною, очи медныя, язык серебряный, сердце булату крепкого, ноги волка рыскучего! А завистникам и наветчикам пусть будут щеки местовыя, язык овечий, ум телячий, а сердце заячье. А Корделия будет ходить, их пятками топтать и сиять, как ясный месяц, как блескучие звезды. Слово мое ни отговорить, ни отшептать, никакому колдуну и колдунице, ведуну и ведунице, ни в мороз, ни в жару, ни в оттепель. Все, открывай глаза.

Корделия распахнула веки и счастливо улыбнулась.

– Как мне сейчас легко, как будто я ничего не вешу, как бабочка порхаю!

– Ну то-то, – довольно усмехнулась Ванда. – И запомни, все в наших руках. Удача веселых любит, а если кто уныл – считай, пропал…

Все попытки получить официальное разрешение на изъятие останков Брюса из хранилища МГУ, предпринятые профессором Серебряковым, закончились ничем. Внятно объяснить, зачем ему нужны кости скелета и остатки платья великого ученого, старик не мог, его приняли бы за сумасшедшего. Да и времени на оформление документов тоже не оставалось. Профессор впал в отчаяние. Повесив голову, он вернулся из ректората МГУ домой, рухнул в любимое свое кресло рядом с телефонным столиком и печально уставился на скелет гигантской обезьяны.

– Может, тебя оживить, Орангуташа, если уж с Брюсом ничего не выходит? – спросил Серебряков своего молчаливого квартиранта.

Как раз в этот момент зазвонил телефон. В трубке послышался озабоченный голос Алисы. Она была обеспокоена состоянием здоровья профессора: когда выбирались из сретенских подземелий, Серебряков выглядел не лучшим образом.

Выслушав ответ ученого, который уверил, что чувствует себя вполне удовлетворительно, Алиса спросила, почему у него такой убитый голос. Пришлось профессору рассказать о тупике, в котором он оказался. Алиса молчала всего секунду или две.

– Вилен Стальевич, а помните, вы говорили что-то о патенте своем, самом замечательном? – спросила она с надеждой в голосе. – Я так поняла, что вы умеете перемещать вещи с одного места на другое. Может, этот способ применить, если ничего другого не остается?