Мама!!!

Первая свернула Рудникова. Не попрощалась – просто юркнула в своей дом, где ее ждала королевский дог Альма. Потом повернул направо и пошел к дальним, на этой стороне железной дороги, баракам Лисовец. Остальные перебежали сначала большую дорогу, потом – железную. Лиля побежала к пятиэтажке возле садика, она жила в среднем подъезде этого дома, но не дошла с ними до арки, а свернула сразу, в их дворе всегда горели фонари, потому что там жил начальник ДСК. Саша завидовала детям из этого длинного дома – им не страшно. Вот бы ей пожить так хотя бы недельку, чтобы и на улице, и на лестнице светло было. Мякишев жил в белом бараке, от которого почти полностью отвалилась деревянная сетка со штукатуркой, и теперь были видны бревна. Этот барак стоял прямо у дороги: повернешь, сделаешь пятнадцать шагов – и уже на крыльце. Мякишев посмотрел на них – Сашу, Аньку, Олю – и сказал как-то небрежно:

– Ну, пока?

Будто ждал от них какого-то ответа. Анька помахала ему рукой, Саша с Олей ничего не сказали. Мякишев дошел до угла дома и остановился рядом с крайними, их с мамой, окнами – там было темно.

– Мамы нет, можно еще погулять. Проводить вас, что ли? – неуверенно спросил он.

Ему самому страшно, он не хочет дома один сидеть. Мама его – это все знали – пьяная почти всегда, она и не выходит на улицу. Если свет в окне не горит, валяется, значит, может, и не одна. Сколько комнат у них и была ли у Максимки своя, Саша не знала, может, он домой не хочет, потому что в их единственной комнате пьяные мамины собутыльники лежат? Но какая разница? Главное, что Максимка проводит.

Он вышел вперед и как бы повел их за собой. Они молчали, да и обсуждать было нечего, потому что даже Саша бы не смогла объяснить, что же такое тяжелое, страшное на нее вдруг стало давить от криков «Листьева убили», от его фотографии в очках и подтяжках. Если уж и Саша не могла объяснить, откуда вдруг появилась эта невыносимая тревога, эта уверенность, что впереди, возможно, прямо сейчас, вот здесь, за магазином, им всем придет конец… Если Саша не знает и не умеет, остальные вообще ничего не скажут, Саша самая умная. Поэтому она и не ждала, что кто-то заговорит – они не могут. Но по ним видно, что все они, даже Максимка, запущенный и грязный, даже Оля, и даже веселая Анька чувствуют то же самое. Максимка прошел еще один дом-барак и свернул с дороги во дворы. Понял, что никто за ним не идет, остановился.

– Так ведь короче! – зазывно махнул им рукой.

Они не двигались. Максимка постоял-постоял и вернулся к дороге. Догадался, что им страшно. Он-то с трех лет тут бегает один, всех алкашей знает, а девочки боятся. Особенно сейчас. Мякишев довел их до магазина. Там горел внутри свет, теперь продуктовый работал до восьми, в магазине видны яркие витрины холодильников с продуктами и ни одного продавца. Анька первой заскочила в тамбур.

– Погреемся! – сказала она.

В огромном зале, где во времена очередей набивалось, наверное, по пятьсот человек, никого не было. Над прилавками, мерцая и потрескивая, горели длинные лампы. В крайнем от выхода отделе с макаронами, конфетами и пирожными виднелась у весов табличка «Перерыв 5 минут». В молочном отделе на прилавке лежали на разделочной доске едва начатая голова сыра и большой нож. В мясном вместо продавщицы сидела кошка. Хлебное окно было закрыто. В кассах тоже никого. И так неприятно посверкивают лампы, будто напряжение сейчас скакнет.

В самом дальнем углу магазина, между хлебным и мясным отделами, мыла пол старушка. Мякишев прокричал ей:

– А где все?

Она не услышала. Тогда они вчетвером подошли к ней и похлопали старушку по спине. Анька спросила:

– Бабушка, что случилось?

Уборщица испугалась:

– Батюшки, так ить и в могилу можно свести.

Она отжала тряпку, поставила швабру, сунула черенок в подмышку и вытерла о передник руки:

– Вы за хлебом? Я позову, обождите.

Мякишев помотал головой:

– Та не, мы погреться.

– Обогреться? Ну грейтесь, милые, грейтесь, тока не наследите мне.

Она продолжала стоять и смотреть на них. Анька громко, как привыкла кричать бабе Тоне, спросила:

– Так где все-то?

– Все где? Так телевизер смотрют. Новости там.

Тут Саша не удержалась:

– А вы почему не смотрите? Ведь Листьева убили.

– Та я, доченька, слышу плохо. Да и сроду у меня телевизера-то этого не было, я ить и не знаю, кто ихний Истьев-то… или как, говоришь, Листьев? Хороший, однако, был человек, вишь, как все всполошились-то. Даже главная наша переживаит. Сейчас они по новостям досмотрют, да и выйдут все. Закрываться ж скоро пора.

– Ну, до свидания, – сказал Максимка и направился к выходу.

– Обогрелися уже? Ну, бегите, бегите домой. Родители, поди, заждалися.

Саша хотела сказать, что они здесь мнутся, потому что родителей дома нет. Ну, или – она посмотрела на Мякишева – кое у кого валяются на полу пьяные.

Они вышли из магазина. Сначала довели до дома Вику Иващенко. Ее отец курил на балконе, он крикнул ей:

– Давай, я выхожу. – И пошел встречать.