Мама!!!

Потом проводили Аньку. Родителей, как ни странно, еще не было, хотя они сейчас никуда не уезжали – торговали на рынке. Пока закончат, пока вещи спакуют, пока ларек закроют – возвращались поздно. Аньку проводили до квартиры. Она открыла дверь своим ключом – за ней стояла баба Тоня. В комнате был включен телевизор. Новости уже кончились, снова была видна фотография Листьева. Баба Тоня погладила Аньку по голове и впустила. Потом так же погладила по шапке Сашу:

– Шурочка, посидишь у нас? Нет? Домой почешешь? Мать-то дома?

Саша мотнула головой. Привыкла, что баба Тоня не слышит. Но откуда же она узнала, что домой идти Саша не хочет? Они с Мякишевым вышли на улицу. Очень непривычно идти с мальчиком рядом, быть с ним наедине, да еще с таким хулиганом. Саша, вообще-то, считала, что она влюблена в Ваню Дылду. Завтра он тоже будет играть в «Любовь с первого взгляда». Саша хотела заплакать, потому что она там не играет. Но любовь к Ване была какая-то неясная, больше похожая на злость – Ваня с ней не сидит, не встает рядом во время игр и на новогодней дискотеке танцевал только с Машей Афанасьевой. Максимка вызывал в ней другое чувство. Казалось, будто она голая на крыше танцует среди белого дня или делает еще что-то такое вызывающее, а все на нее смотрят и думают: ну и ну, Саша идет с мальчиком, да еще с Мякишевым! Она его не боялась, конечно, даже жалела всегда, с самого садика, особенно после того как в новогодние каникулы мама ему рот порвала. Схватила ручку от сковородки, такую съемную штуку, чтобы за горячий чугун не браться, хотела Максимку ударить ею, но как-то неудачно зацепила ему рот, вернее, щеку, и порвала ее почти до уха. Максимку зашили. Но он еще плохо говорил, будто у него полный рот. Саша, когда его такого увидела, долго плакала дома от жалости. А Максимка – ничего, смеялся, бегал на переменах, получал от учителей. В пятом классе учителя уже никого не били. Только Максимку. Его не боялись бить. А он позволял. Хотя мог бы за себя постоять, ведь других мальчишек он сам бил. Жаль Мякишева.

– А ты знаешь, что тебя воспитательница усыновить хотела? – ляпнула она вдруг, ни с того ни с сего.

Максимка обернулся и удивленно на нее посмотрел. Даже шапка на лоб налезла. Он сдвинул ее на затылок:

– Какая?

– Да я не помню, как ее звали. Была такая, в последние уже дни перед нулевым классом. Вместо нашей основной, я ее тоже не помню. Ты спал, а она над кроваткой плакала и говорила: «Ты как мой сынок, пойдем ко мне жить». И потом приходила часто, пока у нас уроки были. Встанет в дверях и смотрит на тебя. Сына, наверное, вспоминала…

Максимка вытер грязными руками – они у него всегда были грязные – нос:

– А как ее найти?

Саша пожала плечами – мол, откуда она знает? Потом спросила:

– Тебе зачем?

– Как зачем? Может, она не передумала еще.

Неужели ему дома так плохо? Саше теперь хотелось провалиться под землю от стыда перед самой собой – зачем она вообще вспомнила ту воспитательницу? Она ведь и не догадывалась, что Максимка-то серьезно к этому отнесется.

– Так как ее найти? – переспросил он спокойно, будто уже решил, что пойдет к незнакомой воспитательнице жить. Хоть к кому бы, наверное, пошел. И Саша бы пошла, если бы ей дома рот порвали.

– Не знаю. Надо в садике поспрашивать.

– Давай завтра сходим. Ты помнишь, как она выглядела?

– Помню. Но как зовут, не помню.

– Так мы придем к заведующей и спросим, кто тогда нашу воспиталку подменял, нам ее скажут, покажут.

У Саши волосы зашевелились под шапкой – вот как далеко зашло:

– Ну давай. Так ведь завтра вечер.

– Ну и че?

– Так мы же нарядные пойдем… Я нарядная.

– И че? Помнешься в садике?

Саше стыдно стало, что ей ради такого дела жалко костюм помять.

– Ну давай пойдем. Я еще к Аньке утром зайду, у нее же мама в садике работала. Давай в двенадцать у садика встретимся.

– Поздно в двенадцать, если найдем, разговор-то долгий будет.

Волосы у Саши снова встали на голове дыбом. Она представила, каким может оказаться этот разговор.

– Тогда давай в половину.

– Давай, – согласился Максимка и снова вытер нос. На рукаве его пальто была круглая, как шарик, металлическая пуговица, которая прошлась аккурат по шву. Саша испугалась, что Мякишев себе во второй раз рот порвет.

– А ты проводишь меня? – спросила неожиданно Саша.

Она посмотрела на свой дом и с ужасом увидела, что свет на лестнице горел только на одном, вроде бы четвертом, этаже. Максимка кивнул:

– Да я бы тебя всё равно проводил.

– Спасибо, – тихо сказала Саша.

Они дошли до подъезда.

– Восьмой этаж. Только я тебя не могу домой позвать, меня мама наругает. Мне нельзя.

Максимка ничего не ответил. Он шел первым по темноте, Саша семенила за ним и думала, зачем же она ему соврала. Может, и не наругала бы мама. Выставила бы его, и всё. Но они могли бы к бабушке пойти. Бабушки еще три дня не будет – она у Иры. Приедет скоро, а пока ключи от ее комнаты у Саши. Но она ничего не сказала Максимке. Когда она открыла дверь, он засмущался:

– Ну, я пойду? Мама уже вернулась… наверное…

Саша сказала ему еще раз:

– Спасибо.

– Завтра в садик, не забудь!