Мама!!!

Она пристально посмотрела на Сашу, словно хотела взглядом объяснить ей некую страшную тайну. И даже показала куда-то на балкон. Обеих обдало ужасом. Обе подумали о том, что бабушка боялась произнести. Кто-то может прийти к Саше и что-то ей сделать из-за той стрельбы или из-за Анькиной квартиры? Видно, что и бабушке страшно назвать словами, что произойдет, если не пойти в школу.

– Кто быстро умоется и всё съест, тому гостинец. – Бабушка вынула из-за спины конфету «Буревестник» и положила ее на спинку кресла.

Саша равнодушно посмотрела на конфету. Тогда бабушка добавила вторую. Потом еще одну. И еще. Когда в ряд лежало уже пять, Саша встала. Нет, «Буревестник» она совсем не хотела, а хотела подтянуть ноги к подбородку, обхватить их руками и так сидеть всю оставшуюся жизнь. Ну, или хотя бы – пока не вернется мама.

– Мама! Мама!

Бабушка подскочила и прижала Сашу к себе:

– Ты че кричишь? Нечаянно?

Потом она долго гладила Сашу по голове, по лопаткам. Положила ее голову себе на плечо:

– Как выросла-то, пока меня не было. Уже почти догнала бабушку. Ну всё, всё. Надо, золотце, идти. Мало ли что…

Это «мало ли что» окончательно выбило из-под Саши опору. Она вся как-то вдруг растаяла. Вот тает и будто пропадает одна ее рука, вторая. Она уже не может ими пошевелить, ноги тоже словно бы растаяли, и вода от них испарилась. Висит Саша одна где-то между небом и паркетом, только бабушка держит ее двумя руками крепко за голову. Отпустит – и взлетит Сашина голова, громыхнет один раз, прольется мелким горячим дождем.

– Что «мало ли что»?

– Да что угодно, – неожиданно серьезно сказала бабушка. Последней щепоткой оставшегося сознания Саша ждала, что бабушка станет юлить, обманывать, сочинять, как для ребенка. Но баба Лиза шепотом сказала ей по-взрослому:

– Придут, дверь вышибут и выкинут тебя из окна, чтоб не вякала. Вон они как взгоношились. Надо в школу, деточка, надо в школу.

Ноги к Саше не вернулись, туловище без рук и ног поплыло само, рассеявшись мелкой пылью. Она не помнит, как бабушка посадила ее на кресло, как одела, как заставила съесть несколько ложек каши и запить их теплым какао. Не помнит, как просунула ее руки в рукава куртки, а ноги – в сапоги. И как до этого надели теплые штаны, тоже не помнит. Не помнит, как они спускались по лестнице, как шли по грязи и лужам, как она промочила ноги. Как на железной дороге им встретился поезд, которого мама всегда боялась, потому что Саша с пяти лет ходила в школу без взрослых, и все пять лет мама думала, что однажды он собьет Сашу, и плакала ночью. Иногда Саша, проснувшись, тихо-тихо, чтобы мама не заметила, слушала, как та молится перед выцветшей, с ладошку, иконкой Богородицы, шепчет что-то неровное, всегда разное, и обязательно в конце добавляет: «Лишь бы поезд не сбил. Лишь бы поезд не сбил», а он Саше так и не попадался. Сейчас вот только в первый раз попался и не сбил их с бабушкой, а мама и не знает. Саша не помнит, как они шли через поросшее тоненькими ивами болотце, как у кафе «Избушка» двое мальчиков, докурив, побежали внутрь есть мороженое, как собака со стройки – кто-то строил частный дом прямо в этом болотистом месте – рвалась на цепи: не ругалась, а умоляла хоть что-то для нее сделать. Не помнит Саша, как перебежали они в конце узкую тихую дорогу возле школы, как бабушка подтолкнула ее вперед и пошла следом, как на крыльце обе остановились, бабушка обняла ее и сказала: «Надо, золотце, надо». И как они зашли потом в школу, как тихо было, потому что перемена кончилась. Как гардеробщица не стала ругать за опоздание, а взяла у бабушки молча куртку и отдала номерок, а сама потом откинула стойку, за которой стояла, и побежала к вахтерше через фойе смотреть крошечный телевизор. Как бабушка усадила Сашу, переодела ей сменку, сложила сапоги в пакет и спрятала в ранец.

Всего этого Саша не помнила, но знала, что так оно и было. Что бабушка обязательно дала бы ей каши, что руки в рукавах застрянут, что на улице со вчерашнего дня жара, солнцем пахнет даже в комнате, конечно, лужи и грязь. Она знает, что, бабушка не поведет ее через ту пятиэтажку, они пошли в обход, через болото, и вышли сразу к «Избушке», а там всегда курят парни. А на цепи рядом орет собака, уже второй год, а хозяин – это не хозяин, а рабочий, который строит. Гардеробщица всегда ругает детей, если они приходят одни, а если с мамами и бабушками – не ругает. И всегда смотрит телевизор, если никого нет. Обо всем этом можно было и так догадаться – необязательно помнить, как шли. Она и не запомнила. И не заметила. Очнулась уже перед дверью класса, когда баба Лиза обняла ее, еще раз, очень крепко, погладила по спине, а потом впихнула в кабинет. И в открытую дверь, подмигнув и растерянно улыбаясь, спросила:

– Понравился поезд?

Саша осталась в классе.

– А у нас сегодня уроков нет! – всплеснула руками Ольга Анатольевна. Она сидела не за своим столом, а за первой в среднем ряду партой, ее учительский стол был завален горой альбомов, поэтому она пересела и сейчас проверяла рисунки.