Мама!!!

Дверь за бабушкой закрылась. Саша тут же побежала в коридор, учительница – за ней, взяла ее за руку и повела в класс. Нет, нет, некогда, бабушка уйдет, и всё… Саша дергала руку, но ничего не могла сказать. Слов таких не сумела найти, чтобы объяснить тот ужас, который прямо сейчас охватил ее с головы до ног при мысли, что она останется одна. Ольга Анатольевна сумела затащить ее в кабинет и прикрыла дверь.

– Только у нашего класса уроки отменили. Еще как это… как стреляли в вас, так нам сразу сообщили. И некоторые не пришли. Лисовец вот перестал в школу ходить, оба Киселёва, Салават… А уж когда… когда… – классная замялась и вопросительно посмотрела на Сашу. Было понятно, что она пытается догадаться, знает Саша про Максимку или нет.

– Когда Мякишев сгорел? – помогла ей Саша, удивляясь самой себе – от этих слов ей не стало больнее и страшнее.

– Ну да… знаешь, да? Вот когда Максим погиб, тогда и решили вас на недельку дома оставить. Потому что позавчера, например, почувствовали себя плохо Вагапова и Лена Рудникова. На первом уроке Булыгин всем рассказал про Максима, так за один урок двое в обморок упали. Директор отпустила всех и велела на неделю освободить.

На неделю? А как она будет жить целую неделю?

Ольга Анатольевна уже не держала Сашу за руку. Она побежала в фойе – бабушки не было.

– Баба! Баба!.. Мамочки!

Саша бросилась на улицу без куртки и в туфлях. Спустилась с крыльца, всмотрелась в дорогу, потом – в тропинку между бараками, в одном из которых жила Рудникова. Бабушки не было. И в парке школьном – вдруг бабушка пошла другой дорогой? – тоже никого нет. Саша забежала за угол и проверила на футбольном поле – оттуда кустами можно было уйти домой, пришлось бы только перелезать через трубы теплотрассы, тропинка вела мимо помойки к 40-му дому. Но и там бабушки не оказалось.

– Ты из 5-го «А»? Да подожди ты! Девочка, подожди! – К Саше, стоявшей под окнами их классного кабинета ИЗО и раздумывавшей теперь, что делать, бежала гардеробщица.

– Оденься. Оденься. И почему в туфлях?

Эта злая тетка с колыхающимся лицом, с черными растрепанными волосами заботливо надела на Сашу вытащенную из рукава шапку, куртку, всё аккуратно застегнула, завязала. Когда они подошли к крыльцу, гардеробщица спросила, где сапоги. Сама достала их из портфеля и переобула Сашу. В этот момент выбежала Ольга Анатольевна.

– Ты сейчас куда пойдешь? Для тех, у кого дома никого нет, специально для нашего класса, открыли места в клубе. Там Светлана Николаевна, ну, ты ее знаешь, вы же в летний лагерь к ней ходили. Всю неделю днем можно у нее заниматься. Если дома страшно. Булыгин как раз ушел туда.

Булыгин? Саша прикрыла рот рукой.

– А что, Булыгину дома страшно?

Ольга Анатольевна наклонилась к Саше и шепнула на ушко:

– Всем страшно. Ему папа сказал, что Аня Вторушина уезжает, и ему теперь страшно.

– Куда уезжает? – Саша спросила как-то механически, будто заведенная, даже не поняла еще, о чем речь.

– Куда-то… Ее родители позвонили и сказали, что Аня больше не придет в школу. Прямо из больницы уезжает к родственникам далеко. И Булыгин тоже об этом узнал… – учительница помолчала, потом совсем неожиданно добавила: – А у тебя ничего не болит?

Нет, ничего уже у Саши не болит. В ней ничего не осталось. Она бежала от крыльца в сторону дороги, портфель хлестал ее по ноге, но времени остановиться и набросить его на плечи не было. Анька уезжает? А как же она, Саша? Как ей жить? Анька ее простила? Она знает, что Саша бросила ее тогда?

– В клуб можешь пойти посидеть… к Светлане Николаевне!

Учительница кричала еще что-то вдогонку, но Саша была уже далеко. Она для ускорения размахивала руками так, что портфель вертелся, будто бешеный. Лужи расплескивались под ногами, грязь, жирная холодная жижа, булькала и залетала в сапоги.