Мама

Сзади тактично кашлянули. Хозяин глянул через плечо. Мамед молча показал на часы. Хозяин покорно кивнул и снова повернулся к экрану.

— Личные просьбы?

— Освободите меня от этого, — тихо попросила Юля.

— От чего?

— От всего. Я устала.

— Все устали.

— Я не хочу больше, — Юля запнулась, размышляя о чем-то, потом добавила, словно разъясняя: — Ничего больше не хочу. Жить больше не хочу.

Хозяин сердито нахмурился. Нет, сейчас нельзя, позже. Не сейчас.

— Ты же хотела этого, — напомнил он. — Сама хотела власти.

— Не власти, а порядка, — поправила она. — Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый.

— И что же? Хочешь счастья для всех и не испачкаться?

— Хочу умереть, — не слыша его, проговорила женщина. — Никогда не думала, что смерть может быть счастьем. А вот в последний год все больше в этом убеждаюсь. Я устала жить. Я устала управлять и распоряжаться чужими жизнями. Вот эта Жанна… Она ж подругой мне была когда-то.

— Была когда-то, — отрезал хозяин. — Поздно умирать. До связи.

И прежде чем Юля успела что-то сказать, отключился.

Видимо, прав Мамед, этой страной правят либо тряпки, либо кровавые ублюдки. Первые слишком трепетно относятся к человеку и наплевательски к стране, вторые обращаются со страной, как с любимой собакой перед выставкой, зато на людей смотрят, в лучшем случае, как на собачьих блох. Гармонии нет. Все несбалансированно, криво. И он, последний правитель земли русской, не исключение.

В голове зазвучал голос давно забытого барда:

Один солдат на свете жил,
Красивый и отважный,
Но он игрушкой детской был,
Ведь был солдат бумажный.
Он переделать мир хотел,
Чтоб был счастливым каждый,
А сам на ниточке висел,
Ведь был солдат бумажный.
Он был бы рад в огонь и в дым,
За вас погибнуть дважды,
Но потешались вы над ним,
Ведь был солдат бумажный.
Не доверяли вы ему
Своих секретов важных,
А почему, а потому,
Что был солдат бумажный.
И он, судьбу свою кляня,
Не тихой жизни жаждал,
И всё просил огня, огня,
Забыв, что он бумажный.
В огонь, ну что ж, иди — идёшь,
И он шагнул однажды,
И там сгорел он ни за грош,
Ведь был солдат бумажный.[5]

«Да, Юлия Владимировна, гарант конституции, сумасшедшая ты баба! Не про тебя эта песенка, — подумалось ему. — Не про тебя, а про меня. Это я переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, но оказался висящим на ниточке. Кукол дергают за нитки… А как возьмет кукла, да и спутает эти ниточки».

Эта мысль посетила хозяина второй раз в жизни. Первый раз она явилась много лет назад, когда убил жаждущего его смерти Мишку Трофимова и объявил анархию в стране. Теперь мысль эта возникла снова, и хозяин обрадовался ей.

Теперь, когда анархия победила как строй и с треском провалилась как идея. Так же в свое время было с коммунизмом. А потом, когда поняли, что идея провалилась, что не дорос народ до нее, тогда и строй завалили, как карточный домик. Сейчас все похоже. Осознание того, что идея провалилась, есть, осталось порушить строй.

И на обломках напишут чьи-то имена. Ух и будет же кому-то похохотать.

28

От зелени внизу Юджи мутило. Сперва всматривание в зеленые леса и поля, серые ленты разбитого асфальта и давно зачищенные поселения казалось скучным, потом нудным и монотонным, потом стало раздражать. Теперь же разглядывать местную дикость стало уже просто невыносимо.

Юджи невыносимо захотелось домой. Нет, не сюда на базу, даже не в родную часть на другой стороне земного шара. Совсем домой, в родную Калифорнию. К маме и отцу.

Он ушел из дома в армию по зову сердца. Романтики захотелось. Кто ж знал, что романтики там ни на грош? Потом точно так же в поисках романтики поперся в эту дикую глубинку. Русские, водка, медведи, матрешки — романтика. И опять же фиг с маслом. Нету тут ни водки, ни матрешек. Даже медведей нет. А русских живых видел всего два раза. Но первый раз там тоже без романтики обошлось. Там допрос был. А второй раз… Он шел с Гарри по коридору мимо кабинета Макбаррена. Им навстречу двигался мужик в пиджаке. Позади него молча шел какой-то азиат. Двое прошли мимо и без стука вошли в кабинет генерала. А Гарри вдруг сказал: «Видел? Это последний русский царь».

Пошутил он тогда или нет — сказать трудно. Юджи сразу не сообразил. А потом переспрашивать было уже как-то неловко.

Замелькал зелеными кронами лес. В глазах рябило. Юджи сощурился.

Он посмотрел на Гарри, который сейчас управлял вертолетом. Вот Гарри знал, что романтики здесь не будет. Гарри вообще много всего знал. Уж неизвестно откуда, вроде не такой старый, хоть и постарше Юджи.