Мама, ау. Как ребенок с аутизмом научил нас быть счастливыми

Однажды Маша попросила меня просто уйти – погулять с ним несколько часов. Мне пришла в голову мысль покатать Яшу на поезде. Полтора часа – и ты уже на другом конце страны. В поезде летом приятно, прохладно. Мы доехали до какой-то станции, рядом с которой находился большой торговый центр, бесцельно сделали пару кругов, ограничившись мороженым, сели в обратный поезд и по дороге Яша заснул. «Патент», – подумали мы и начали им пользоваться. Все шло хорошо, пока как-то раз Яше не пришла в голову мысль сойти на станции «Аэропорт Бен-Гурион». Он долго ходил кругами, наконец нашел дорогу к зданию аэропорта, а там – по памяти! – довел меня до места, где провожающие обычно прощаются с теми, кто улетает. И только тут до меня дошло, что в тот день Яша не хотел путешествовать поездом. Он хотел улететь самолетом. Обратная дорога домой была тяжелой: слезы и следы от укусов на руках. Яша так кричал, что меня остановил полицейский. Пришлось объяснять ему, почему ребенок плачет. «У нас ребенок с аутизмом…» Так часто нам приходилось – и приходится – повторять эту фразу в самых разных ситуациях, что сейчас мы произносим ее уже на автомате. А в тот раз, мне кажется, Яше было просто обидно: его привезли в аэропорт, а на самолете не прокатили.

Классическая схема: отторжение, гнев, принятие. Мой ребенок другой, но это временно. Пробуем специальную диету. Сдаем анализы и посылаем их зачем-то в США. Идем к одному специалисту, к другому. Ходим к гомеопату… Каждый такой визит – это очень много денег. Мы готовы их тратить. По прошествии времени я понимаю, что если у меня тогда и был гнев, то только на тех жуликов (я называю их именно так), которые продавали нам продукт под названием «надежда». А вдруг все исправится? Нужно заплатить – заплатим. Главное – вывести Яшу из этого состояния.

Только из него невозможно вывести и выйти. На то, чтобы это понять, понадобилось время. Неожиданно мне помог мой отец. Когда мне было восемнадцать, я оставил все, оставил всех и уехал в Израиль – жить один. Мы много общаемся, но видимся, к сожалению, один-два раза в год. Однажды мы говорили с отцом долго, и он сказал мне: «Это твоя судьба. Нет выбора, надо жить». Меня никто не спрашивал – просто так получилось. У меня есть сын, он не такой, как другие, – и это навсегда. И мы любим друг друга. Я это понял и успокоился.

И жизнь изменилась снова. В ней стало меньше суеты, но появился бег. Яшка сразу показал нам, что он – очень активный ребенок. Он ведь в младенчестве еще не ползал, а прыгал как лягушка. А когда встал на ноги, сразу побежал. И мы побежали за ним… Это состояние легкой одышки я как раз помню хорошо – оно до сих пор со мной. Дома не сидели совсем. На улице, стоило только отвлечься на секунду, включались либо я, либо Маша – и звучала наиболее часто произносимая нами тогда фраза: «Где Яша?» А Яша бежал…

Из дневника

Как-то Дима был с Яшей дома один. Яшке было лет семь-восемь. Он уже говорил, но очень неотчетливо. Понять его было сложно. Съев все, что можно съесть дома, Яшка потребовал что-то под названием «сисифи». Дима честно поискал в холодильнике и говорит: «Нет “сисифи” – закончились, видимо».

Яша надел сандалии и потребовал сходить в магазин и купить «сисифи». И вот идут они с Димой в магазин, и Дима думает: «А что я буду делать, если в магазине нет “сисифи”? Я же даже не смогу спросить, когда будут “сисифи”? Может, они их после обеда привезут. А может, и не привезут». Вот это плохо, если «сисифи» в магазине нет, – это скандал с истерикой. Да и вообще непонятно, на каком это языке – «сисифи». Может, на иврите, а может, и на русском. А может, вообще на английском. Яша не всегда видит разницу между языками.

Когда Яша и Дима дошли до магазина, Дима был уже в панике – в отличие от Яши, который подошел к витрине с овощами и фруктами, показал на сливы и сказал: «Вот сисифи».