Мама, ау. Как ребенок с аутизмом научил нас быть счастливыми

Что же касается альтернативных способов общения, то уже в последний год в детском саду у Яшки появился специальный, только его, айпад, где была установлена специальная программа для общения. Правила такие же, как и с нашим альбомом: надо выбрать картинку на экране и таким образом сообщить миру о своих желаниях. Подобной, усовершенствованной, программой общения мы с Яшей пользуемся до сих пор. Правда, сейчас он уже может сказать несколько слов так, чтобы его поняли, поэтому программу эту он использует неохотно. В идеале с помощью программы он мог бы расширить общение, рассказав нам, например, о своих чувствах или о том, что было сегодня в школе. Правда, пока мы не достигли такого уровня. Но у нас еще все впереди.

Групповая терапия для мамы. Кому-то помогает, а кому-то – не очень

Первое время у меня было стойкое ощущение, что я пошла в детский сад вместе с Яшей. Воспитатели и специалисты не оставляли меня ни на секунду, они выясняли в мельчайших подробностях Яшину историю: как он родился, когда начал улыбаться, ползать и ходить, чем болел, что он любит есть, а что – нет. Этим вопросам не было конца и края. Я ходила в Яшин сад как на работу. Со мной советовались о том, какие занятия Яше подходят и как их проводить. Приглашали присоединяться к урокам. Сейчас я понимаю, что в подобной активности не было ничего плохого. Воспитатели хотели помочь мне понять своего ребенка, а Яшу – научить общаться с внешним миром так, чтобы его понимали. Но в тот момент я была настолько уставшей, что часть информации от меня ускользала. Я продолжала сопротивляться аутизму и мечтала, чтобы меня просто оставили в покое хоть на какое-то время.

Помимо всего прочего, были обязательные встречи с психологом группы. Я ненавидела эту групповую терапию. Там постоянно надо было что-то записывать на листочках, придумывать какие-то ситуации, брать какие-то карточки или просто рассказывать. Мне было плохо еще и от того, что все эти рассказы других родителей представлялись настолько далекими от наших проблем! Мне казалось, что, если бы у меня были их проблемы, я стала бы самым счастливым человеком в мире. Ну подумаешь, ребенок плохо разговаривает, но говорит же! Это счастье. Ну подумаешь, в три с половиной года ребенок еще в памперсе! Ну снимет рано или поздно – вот делов-то. Ну ест только огурцы и макароны – ну и пусть ест огурцы и макароны. Для меня же на том этапе стоял вопрос выживания. Я начала понимать, что в эмоциональном плане я не тяну своего собственного ребенка: я его боялась, боялась своих чувств к нему. Я старалась сделать так, чтобы он максимальное количество времени был в саду. Он первый приезжал в сад, и последним я его оттуда забирала.

Это был самый тяжелый период в нашем с Яшей совместном существовании. Яшка кусался. Кусался страшно и отчаянно. Настолько, что мои руки от плеча и до запястья были в кровавых следах. Синяки были везде. Мне было ужасно больно и обидно за себя и за свое тело, которое больше мне не принадлежало. Было ощущение, что я живу не своей жизнью. Это были не я и не мои чувства. Я находилась в постоянной молчаливой слезной истерике. И, несмотря на то что какое-то минимальное общение нам с Яшей удалось наладить с помощью карточек и я даже немного стала его понимать, все равно я продолжала сопротивляться его диагнозу. Проблема была еще и в том, что в таком истеричном состоянии, в котором я находилась, я и не могла его принять.

Однажды психолог из детского сада на очередной групповой терапии для родителей разложила перед нами много разных картинок со словами. Надо было выбрать те, что подошли бы к нашему состоянию. Я не знала перевода примерно половины слов. Но из той половины, которая все-таки была мне доступна, я выбрала два: «слезы» и «отпуск». «Слезы» – потому что я постоянно плакала. Даже на этой групповой терапии плакала. «Отпуск» – потому что мне надо было в отпуск. Произнести эти слова перед всеми я так и не смогла. Я начала рыдать до того, как до меня дошла очередь. Поэтому я просто встала и ушла. После этого случая психолог несколько раз встречалась со мной индивидуально. Она пыталась донести до меня идею, что, возможно, специальные таблетки могут помочь как мне, так и Яше.

В конце третьего года Яшкиного сада я наконец-то признала, что не справляюсь со своим ребенком и что мне нужна помощь. Посоветовавшись с врачом, я начала пить антидепрессанты и записалась на психотерапию. Примерно в то же время мы приняли решение закончить с нетрадиционной медициной и попробовать давать Яше успокоительные таблетки для снижения агрессии.