"Н-да, в зиловском тоннеле, кажется, нет и с противоположного конца света, с того конца, откуда он начал свой страшный путь. Кто-то, наверное, предусмотрительно заделал выход. Кто? Репниковы-бельчиковы -- охранители сгнивших устоев? Или народившееся и ныне утвердившееся мещанское большинство, которому в жизни не надо ничего такого, что хотя бы косвенно напоминало о совести, о больной страдающей душе, о поисках смысла жизни, Божьего? Но этак наступит тупик для всех, и мы начнем себя истреблять... Фу-у, прекрати!"
Мужчина устало вздыхает, закрывает глаза ладонями.
"Не надо раскисать. Я должен написать сценарий. Я должен, обязан сказать нечто такое подрастающему поколению, что бы они стали лучше меня, нас, взрослых. Им -- жить! И их жизнь непременно должна быть счастливой, удачливой, доброй..."
Садится за письменный стол, листает книги, пишет, иногда неприятно усмехается. Опять встает, подходит к окну, снова закуривает, не докурив первую папиросу.
"А дождь, братцы, все идет и идет. Скорей бы он кончился... Эх, рвануть бы сейчас куда-нибудь, где тихо-тихо, ясно и свежо. Ну, хотя бы, как Зилов, на утиную охоту!"
Раздается торжественное, но тихое церковное пение. Озеро. Туман. Восходит солнце. Вдалеке неясен бледно-синий лес, неясны камышовые заросли, неясны, пригашены краски всего пробуждающегося маленького озерного мирка.
Мужчина с закрытыми глазами, губы сжимают погасшую папиросу.
В СЕРДЦЕ ВСЕГДА НАЙДЁТСЯ МЕСТО ДЛЯ ЛЮБВИ
Мои хорошие знакомые года два или три назад предложили мне почитать произведения Афанасия Никитовича Антипина (1922 -- 1980) -- иркутянина, талантливого педагога, сегодня забытого. Я говорил, что обязательно прочитаю, но не читал. И за книги Афанасия Никитовича, может быть, и не взялся бы никогда, если бы не его юбилей. Думаю, дай-ка почитаю. Прочитал. И все -- я его люблю. Хотите -- верьте, хотите -- нет. И что любопытно: ничего особенного в его прозе я не нашел, многое хорошо знакомо: простой, человеческий язык, простые, жизненные ситуации и нравственные поиски героев. Да, его проза обычна, отражение того, что кем-то в русской литературе уже создано. Но вы когда-нибудь видели отражение неба и солнца в чистом пруду или озере, не вздрагивающем ни одной жилкой? Не буду описывать, вы сами прекрасно знаете: это не менее захватывающая картина, чем небо и солнце вживе, только она узко, тесно обрамлена берегами. Таким же прекрасным отражением лучших образцов русской литературы -- Льва Толстого, Чехова, Бунина, Горького, Пришвина, Гайдара -- видятся мне повести и рассказы Антипина.
Их первое и главное достоинство -- нежная, светлая нравственность. Иногда сталкиваешься в художественных произведениях с нравственной энергией иного склада и заряда -- тяжелой, воинственной, требовательной, непонятной, темной, и порой задумываешься: а что же в этом нравственного? У Антипина проза напитана именно нежной, ласковой, доходчивой -- как все доброе --нравственностью дня и света. Она неназойливо, тихо, почти шепотом говорит тебе: пожалуйста, стань лучше, человек, хотя бы чуть-чуть. И Антипин несложными, понятными и взрослому, и малышу, ходами показывает, как же можно стать лучше, чище. Почитайте его повесть "Первый увал" (1973 год) и вы обязательно хотя бы немножко, но преобразитесь: станете, быть может, сговорчивее со своими близкими, вас потянет к уютной, ладной семейной жизни. Вам, быть может, захочется побыть рядом с мудрой, но несколько ворчливой бабушкой Степки Королева; с его деловым, вечно занятым, но спокойно-рассудительным отцом -- надежным мужиком сибирской глубинки; с его хлопотливой матерью, о которой толком ничего не можешь сказать, но ясно понимаешь -- славная она; с его маленькой сестрой Маняшкой, которая все сердит своего неугомонного брата, но которую он все равно любит, -- и мы ее любим. Все они хорошие люди. Они сложились в семью, спаялись в нее, хотя все такие разные. В них редко побеждает раздражение друг к другу, с ними и в них всегда нежность. Вот посмотрите, как она с ними живет, как она воспитывает их, ведет друг к другу: Степка однажды долго пробыл на рыбалке, поймал большого окуня, дома его уже давно поджидали, готовились устроить ему основательную головомойку за то, что неизвестно где пропадал. И вот он заходит домой с "матерым окунем".
"...Человек, который закармливает семью свежей рыбой, заслуживает того, чтобы за ним иногда и поухаживали. Мать расчистила угол стола от еще не убранной после обеда посуды, насухо вытерла клеенку, поставила еду, даже стул пододвинула, словно я гость какой, и пригласила:
-- Садись, рыбак, промялся, небось.
-- Утром-то ведь чуть хватнул да и умелся, почитай, голодный, -- в тон матери сочувственно сказала бабушка.
На другом конце стола лежал мой окунь. Отец с Маняшкой любовались им и вполголоса переговаривались:
-- Большущий? Да, папа?
-- Да, -- вполне серьезно признавал отец.
-- Другие мальчишки только гольянов ловят, а наш Степка ловконько: раз и окунища вон какого здоровенного поймал. Да, папа?
-- Да, -- признавал отец и это.