Мама для чужого наследника

С Германом я тоже перестала пересекаться. Он уходил рано утром и возвращался ближе к ночи. Но и тогда я не могла вытянуть его на разговор. Он замкнулся в себе после приезда жены, ходил хмурый. А спустя пару неудачных попыток я поняла, что пока к нему лучше не лезть. И больше не беспокоила.

Мы перекинулись парой ничего не значащих фраз единственный раз – во время поездки в медклинику, где Илья проходил плановый осмотр и сдавал анализы.

Поэтому, когда через неделю Кравицкий вернулся в районе пяти вечера и пошел искать нас в саду, у меня сердце ухнуло в пятки от волнения.

Несмотря на его слова о разводе, я все равно переживала о последствиях. Все-таки он прожил с женой не один год, и кто знает, чем закончился их последний разговор. А что, если они помирились и Александра смогла его склонить в свою сторону? Что, если он передумал оставлять меня рядом с сыном и приехал поставить в известность?

– Папа! – радостно реагирует Илья, замечая родителя.

Скатывается с горки и, распахнув объятия, бежит к отцу.

Герман широким шагом спешит в нашу сторону. Присаживается на корточки, хватая сына на руки.

Впервые за прошедшие дни я вижу улыбку на лице мужчины. Спокойную, открытую. И на душе немного легчает.

Кравицкий жмурится на солнце, шепча что-то сыну на ухо. А после переключает внимание на меня.

– Привет! – первым начинает разговор.

– Добрый вечер, – смотрю с опаской.

После долгого молчания он явно пришел с новостями. И один только Бог знает, с хорошими или с плохими.

– Как твое самочувствие? Как Илья?

Мне хочется задать ему столько вопросов, столько всего узнать, но в ответ я лишь сдержанно улыбаюсь и произношу:

– Спасибо. Все в порядке. А у… тебя?

Кравицкий ограничивается коротким кивком. Спускает с рук сына, который тут же уносится к любимой горке, провожает его взглядом и поворачивается ко мне.

– Соня, помнишь, ты рассказывала о требованиях, по которым искали суррогатную маму? Внешность, наследственность?

– Да, – удивленно смотрю на него.

Германа и в первый разговор зацепила эта информация, но сейчас, судя по его внимательному взгляду, он раскопал что-то большее.

– Донором яйцеклетки выступала ты?

В первый момент мне кажется, что я ослышалась. Непонимающе трясу головой, и Герман повторяет вопрос.

– Нет, конечно! С чего вдруг? Мне должны были подсадить уже оплодотворенный эмбрион. По крайней мере, такой был уговор.

– Ты уверена? И ни в каких манипуляциях со сдачей биоматериала не участвовала? – прожигает взглядом.

– Да нет же! Сдавала какие-то анализы, я уже не помню, но вроде бы все в рамках обычного обследования.

– Точно? – не унимается он.

– Я… не знаю, – теряюсь, понимая, что действительно не уверена. – Да что случилось? Почему ты спрашиваешь?

– У Александры выявилось тяжелое наследственное заболевание. Чтобы обследовать сына на предмет отклонений, были сданы анализы ДНК ее, меня и Ильи. Так вот – Александра не является генетической матерью ребенку. Отсюда вопрос: кто стал донором яйцеклетки?

Я закусываю губу, не ощущая боли. Не веря в услышанное. А если это правда? Если Илюша действительно мой родной сын? Моя кровь и плоть? Если Александра на самом деле взяла мою донорскую яйцеклетку без моего ведома? С нее станется, она и не на такое способна.

Нет, я и до того считала Илью родным. Он для меня был и остается самым близкий, самым любимым ребенком на свете. А теперь получается, что, возможно, я была не так уж и далека от истины, считая его своим сыном. На законных и общечеловеческих основаниях.

– Выявилось? – повторяю машинально.

А ведь у меня был выбор. И в моей непростой ситуации, когда от него отказались Кравицкие, врач посоветовала сдать его в детский дом. А если бы я ее послушала? Если бы мама не поддержала меня тогда? Если бы… я могла лишиться родного сына?

– Александра скрывала все эти годы важную информацию от меня. Увы, но в ее случае был велик риск того, что заболевание передалось бы от матери к малышу. Поэтому, видимо, она и пошла на этот обман, – отвечает на вопрос. – Не переживай. Слава богу, у нее хватило ума поступить правильно.

– Я поняла.

Боже! Но ведь если подозрения Кравицкого верны, то теперь у меня гораздо больше козырей на руках. Родная мать – это вам не суррогатная!

А если нет?

Сомнения кувалдой бьют по и без того израненной психике.

– Тебе нужно будет сдать необходимые анализы. Но вообще, помня, как ты боролась за Илью, я предположил…

– Нет, – качаю головой. – Меня в курс дела не вводили. А почему ты не спросишь напрямую у Александры?

– К сожалению, пока это невозможно. Она проходит курс интенсивной терапии, ей предстоит долгое лечение, и врач не советовал в ближайшее время поднимать в разговорах с ней болезненные темы. Дабы не спровоцировать новый приступ.

– Все настолько плохо?

– Увы.

– Кошмар, – выдыхаю потрясенно.

Хоть эта женщина совершенно не заслуживает сострадания, мне все равно чисто по-человечески ее жаль. Это ведь, наверное, тоже непросто – жить с пониманием, что в любой момент твоя жизнь резко может пойти под откос, независимо от твоих действий. Просто в какой-то момент мозг решит, что устал. И помашет ручкой.