Мама, или Самое настоящее письмо на Земле

Почему я наталкиваюсь только на невозможное, а то, что рядом не ценю? Господи, я запуталась, мам.

сентябрь, 2004

У меня постоянно болит голова. Давит изнутри, дикая тяжесть все время, вкручивают шурупы в виски, окруженные белесым заревом тонких волос… Из-за этой боли я не могу сосредоточиться ни на одной задаче. А у тебя не хватает терпения по сто раз кряду объяснять мне, как соотнести эти чертовы сосуд А и сосуд B, которые наполняются жидкостью с разной скоростью… Я не могу из-за этой боли ничего запомнить: ты говоришь — сделай то-то, а у меня тут же вылетает.

Ты много работаешь, чтобы свести концы с концами, папа учится и тоже все время трудится. Ты ведешь меня в поликлинику — вечно орущие маленькие дети, кричащие друг на друга сонные женщины, запах хлорки и мочи, холодный острый свет, очередь в гардероб и в регистратуру. Мне выписывают какие-то чудодейственные, но, вероятно, дорогие таблетки. Сладковатые, в красной оболочке. Три раза в день до еды и не пропускать.

Но я пропускаю — я правда просто забыла, мам.

Сплю на диване. Вдруг резкий удар прилетает прямо по лбу. Еще один. Сильно. Еще, чуть ниже по щеке. Голова начинает раскалываться. Горит лампа очень уютным светом. Прилетает еще и еще. Из глаз брызгают слезы. Как больно. И как хорошо, сладко.

Ты кричишь о том, что я тварь неблагодарная, не пью эти чертовы таблетки, на которые уходит столько денег, столько сил…

Хлопаешь дверью и уходишь. У меня горит кожа на лице. На лбу и на скулах остались легкие царапинки, округлые покрасневшие следы. Плачу, свернувшись калачиком.

Через час в школу. Надо идти завтракать. И не забыть выпить таблетки.

В школе никто ничего не спрашивает. Я прикрываю волосами. Вроде и не видно. Просто чуть горит. Но горит приятно как-то. Ты почему-то встречаешь меня с уроков, обычно ты так не делаешь. Пока мы идем, говорим о чем-то, будто ничего и не случилось. Я рада, что ты больше на меня не злишься. Ты останавливаешься и берешь мое лицо в свои сухие руки, осторожно трогаешь ранки. Спрашиваешь, больно ли. Говоришь тихо: «Господи, Агни…» Прижимаешь меня к себе.

сентябрь, 2022

— Объявили.

— Серьезно?!

Дрожащими руками хватаю телефон в ярко-синем чехле. Да, только что, примерно в 10:00 по Москве, объявлена «частичная» мобилизация. Мы еще стараемся продолжать съемку — сняли студию аж на два часа все-таки, — но уже совсем не клеится. Я теряюсь и не знаю, что делать, как двигаться, когда внутри нарастает дикий ужас и глаза вот-вот от удивления, неверия, страха вылезут из орбит.

Решаем закончить раньше.

Мой друг Адам сажает меня в автобус. Я обнимаю его на прощание — когда еще увидимся теперь… Сажусь у окна, включаю что-то в наушниках. Слезы тихо бегут по щекам, я не могу остановиться. Никто не обращает на меня внимания — все понимают. Только женщина, сидящая рядом, протягивает мне карамельку. Я усмехаюсь сквозь свои соленые водопады и ощущаю себя очень маленькой девочкой.

Выхожу из автобуса, утираю слезы. Дома нельзя поддаваться этому. Во-первых, тут вот как раз едва ли поймут. Во-вторых… ну я же сильная, старшая, спокойная. Та самая Агния.

Делаю шаг через порог, снимаю обувь. Вижу тебя — ты идешь мне навстречу. Я смотрю на тебя, а ты — все видишь. Каким-то сверхъестественным образом пробиваешь во мне брешь, и я начинаю громко выть, рыдать, это орет во мне, рвется, бьется, растягивает изнутри грудь, рождается из меня, колотит меня мелкой дрожью от бровей до мизинцев на ногах… ты обнимаешь и гладишь по спине, прибегает испуганный братик, папа выходит из комнаты озадаченный, ты что-то говоришь, а я — чувствую, как ты дышишь, твою мягкую грудь, как пахнет твое домашнее платье-футболка, чувствую твою щеку на моей голове.

Мама, господи, мне так страшно!!! Я не хочу, чтобы он шел воевать, но ему придется, его точно призовут — он первый на вылет, первый среди самых живучих смертников, первый из первых — отборное пушечное мясо, нежнейшая фермерская говядина! Ненавижу! Мама, что делать?! Я не отдам, не отдам, я боюсь, я спасу, я спрячу, я поеду за ним и заслоню его, я убью всех вокруг и тех, что там, наверху, сама — только его сохраню, мам! Мама!!!

Укачала меня, словно мне снова пара месяцев, снова колики, снова страх перед этим большим враждебным миром, успокоила голосом, успокоила честностью, успокоила искристым взглядом про летний лес, веснушками вокруг носа, узкими губами с тонкими морщинками в уголках.

— Так. Что делать? Ты не обидишься, если завтра уеду?

— Конечно, нет, Агния, ты ему сейчас нужна. Нам-то тут что…

Лежу рядом с тобой на кровати весь вечер. Ты время от времени поглаживаешь мое предплечье, мою коленку. Листаешь новости непрерывно. Как все в эту минуту — по всей стране. Я покупаю билеты на завтра обратно в Питер — провела с вами всего пять дней вместо шестнадцати. Горько, сердце разрывается, но я знаю, что поступаю правильно — иначе ты бы сказала мне. Ведь самой так невозможно сложно решать что-то в подобном смятении.