Мама, Колян и слово на букву «Б»

– Сулико ты моя, Сулико…

Беременная бабушка

Рассказала как-то Оле по телефону историю, как бабушка-казашка лежала с нами в больнице (в Алма-Ате еще дело было) и беспрерывно плакала.

«Бабушке» было всего-то, по нашим меркам, под пятьдесят, двенадцать детей, крестьянка, выглядела на семьдесят.

Плакала же она потому, что была беременная. Тринадцатым.

Дети, взрослые уже, ходили к ней и со мной в курилке хихикали: оказалось, что она плачет от «позора», что залетела в столь пожилом возрасте: мол, теперь дети узнают, что они со стариком «побаловались». (Выяснилось, что оба тщательно скрывали от всех свои интимные отношения.)

Старик тоже приходил и мрачно сидел у нее на койке: смотрел на нее, как на «шлюху» – мол, опозорила ты нас всех.

Смешно, по-моему.

Но дальше еще смешнее: рассказываю Оле.

Оля говорит:

– А че она плачет-то? Не от него, что ли, залетела?

Я начинаю придуриваться:

– Ну да, от молодого любовника.

Оля говорит:

– Вот молодец! В соку женщина, наверно (Оля половину из моих рассказок не слышит, все с детьми в эфире переругивается, сто дел делает одновременно, типа обед еще варит, а потом говорит что-то свое).

– Еще в каком соку! (говорю). – Роскошная женщина.

– А кто любовник-то?

– А (говорю), – молодой какой-то, красавец в полном цвете лет, поклонник Канта и поэт.

Оля говорит:

– Пушкинист, что ли?

– Неокантианец (говорю). – Философ. Немец. Кудри светлые до плеч и вообще. Белокурая бестия, короче…

– А дед что? Казахский дед который?

– А ничего. Смирился. Говорит, как у Чернышевского, дорогу уступит кантианцу или там, не знаю, неокантианцу, я не разобрала точно.

– А дед что, тоже продвинутый?

– Типа тюрколог дед. Или неотюрколог, не разобрала точно.

– Потрясающе (говорит Оля). – Романтично. Любовь не спрашивает (завела Оля свою шарманку) ни возраста, ни границ, ни ПОЛА (говорит Оля, слегка зарапортовавшись).

– Ну да (говорю я). – Он ее полюбил, несмотря на половые различия между ними.

Тут Оля, окончательно сбагрив детей на улицу погулять, вдруг просыпается:

– ЧТО????

Долго хохочет, аж визжит, а потом вдруг говорит печально:

– А я-то поначалу поверила…

Два мира, два Шапиро.

Лишь бы человек был хороший

Как-то, собираясь на вручение «Белого Слона», нашей кинокритической премии, посмотрела я на себя со стороны и расстроилась.

– Ужас (говорю Оле), – жиртрест-комбинат…

А Оля (из педагогических целей, она так хитрит) говорит:

– Так что, завтра не пойдем на «Белого Слона» – раз ты стесняешься в таком виде идти?

«Ну (думаю) ничего себе… Какая бы я ни была, все же не такая уж страшная, чтоб по улицам стесняться ходить. Дай, думаю, проверю Олю».

И говорю:

– Может, это ты со мной стесняешься идти?

А Оля и говорит:

– Я? Да я хоть со Змей Горынычем пойду, лишь бы человек был хороший!

– А че, Змей Горыныч – разве человек?

– Может, стал бы (говорит мечтательно Оля). Если бы его кто-нибудь полюбил бы…

– Кто? Кикимора?

– Да хоть бы и Кикимора! Может, Кикимора – тоже хороший человек! В душе…

– Духовный? Воцерковленный? Верующий?

Оля говорит раздумчиво:

– Все бывает… Вот была же сказка – собралась компания – жирафенок, слоненок и ослик. И к ним паук прибился. И все его боялись, что он такой страшный. А ослик заплакал от жалости к пауку, и паук превратился в бабочку. Тут все и сели…

– Раз тебе главное, чтобы человек был хороший, я еще завтра к себе подушку привяжу – чтоб уж совсем…

Оля говорит:

– Да хоть в ростовой кукле иди – Горыныча! Мне-то что?

– А если не пустят в Дом кино Горыныча-то? Хвост в дверь не пролезет, к примеру? Охрана набежит, милиция… Настроение испортят…

– Ну да, все же видят внешнее – внутреннюю красоту-то не видят (говорит Оля задумчиво).

– Внутренняя – это которая внутри ростовой куклы? (спросила я).

– Внутренняя – это которая внутри души.

Писатели и проститутки

Сидели мы как-то втроем – я, Оля и Саша, молодой начинающий писатель.

– Все русские писатели ходили к проституткам (сказала Оля с каким-то даже надрывом).

– И правильно делали (сказала я). – Че дома сидеть? Вечером? Тем более тогда телика не было…

– Ты не понимаешь (сказала Оля). – Хотя ты отчасти уже писатель.

– Но не русский (сказала я). Вот схожу к проститутке – и стану русским писателем.

– Не станешь (сказала Оля серьезно). – Для них это был переворот в голове, а для тебя – тема для очередной байки.

– А почему в голове? (спросила я).

Оля сказала:

– Да ну тебя! Не чувствуешь ты русскую душу!

– Не-а (сказала я). – Вот схожу к проститутке…

Тут Саша говорит:

– А проститутка – это обязательно?

Оля сказала:

– В том-то и дело, что нет! Вот Пришвин взял и сбежал от проститутки!

– Уступил ее Чехову? (спросила я).

– И вот вам результат (сказал Саша). – Где Пришвин, а где Чехов?

– Остался бы, стал бы Чеховым (сказала я).

– А Чехов просто байки бы травил (сказал Саша).

– Подписываясь Пришвиным (сказала я). – Надо было им втроем писать – Чехову, Пришвину и проститутке.

– Получился бы Прилепин (сказал Саша).

– Видно, они его предвидели, Прилепина (сказала Оля).

– Наверно, потому Пришвин от проститутки этой и сбежал, что ему почудилось, что это Прилепин.