Мама кукол

Перекидываю ногу через раму и прислоняю велосипед к частоколу железных прутьев. Еще не успела войти, а тоска на душе уже воет волком. Беру букет ромашек из корзинки и неторопливо прохожу под аркой, слушая мягкий шелест перешептывающихся сухих листьев. Как же я люблю это время года! Странным образом пора увядания пробуждает во мне жажду жизни. Каждый вдох хочется задержать в груди, позволив крови обогатиться осенью.

Прохожу мимо куста, где переливаются алыми бочками неизвестные мне ягоды. Рука тянется сорвать одну – сочную, спелую, – но знакомый голос в голове останавливает: хорошие девочки не едят плоды, напитавшие сок из кладбищенской земли. Я отдергиваю руку и с укором гляжу на бордовых соблазнительниц – как не стыдно, ведь я почти попалась! Огибаю куст, второй, сразу за покосившимся фонарем поворачиваю налево и дальше петляю по каменной тропинке, ощетинившейся побитыми булыжниками.

На кладбище спокойно, как в лесу. Шелестят деревья, шуршат кленовые листья по бугристым тропинкам, соловьем заливается незнакомая птица, старательно мимикрируя под именитого сородича. Так спокойно. Умиротворенно. Кладбище, где нет ни одного покойника.

Я подхожу к могильному камню и провожу рукой по его щербатому срезу, стряхиваю истлевшие листья.

– Здравствуй, дорогая, – шепчу не громче, чем рябиновые листья у ее могилы. – Я вернулась.

Часть вторая 20 лет назад

Глава 1

Из дневника Нины Измайловой:

Дождь закончился лишь под утро. Влажные испарения тяжелым и липким облаком поднимались от земли. Казалось, даже каменные стены дома напитали воду и та вскоре начнет сочиться меж стыков поклеенных обоев.

Мне снова снилась Эля. Она снится каждую ночь вот уже десять месяцев. Но на этот раз сон отличался – теперь я знала, что ее больше нет. Мне снилось, что проснулась я от чьего-то тяжелого дыхания. С трудом разлепила веки и провела ладонью по влажному лицу. Из-за этой духоты, этого постоянного дождя наш дом медленно, но верно превращался в царство водяного.

Я отбросила влажную от пота простыню и повернула голову в сторону пустовавшей половины кровати – старая привычка спать с краю сохранилась даже после того, как мы с Элей, повзрослев, разъехались по разным комнатам. Там, сгорбившись, сидела сестра. Ее светлые волосы потемнели от влаги, а любимая футболка с Винни Пухом липла к телу, словно Эля, не снимая одежду, залезла под душ. Тело била дрожь. Несмотря на духоту, ей, очевидно, было холодно. Веснушки на руках почернели, кожа казалась серой.

Я замерла, обездвиженная тревогой, которую ни разу в жизни не испытывала рядом с сестрой.

– Элька, – едва слышно позвала я.

Голова сестры дернулась – она к чему-то прислушивалась. Не к моему голосу, нет, а к одной ей различимому звуку, исходившему, по-видимому, из пустого угла комнаты. Снова дернула головой. Шея громко хрустнула, словно позвонки отделились один от другого. Эля судорожно вдохнула, легкие ее растянулись с сопротивлением, будто каждый вдох давался с огромным трудом и сопровождался сильной болью.

– Мне нечем дышать, – пожаловалась она, рассматривая что-то у себя на коленях. Я же пыталась разглядеть ее лицо, скрытое ниспадающими прядями грязных волос.