– Проспала, – она на ходу скинула пижаму и бегом кинулась в ванную. Схватила расческу и принялась распутывать за ночь сбившиеся в комок волосы. Благо распутывать пришлось недолго – последние три года она носила короткую мальчишескую стрижку с длинной челкой. – На целый час опоздала, клуша! – ругала она между тем свое отражение в зеркале. – Ох и влетит же тебе от Георгия Денисовича, – но тут же пожала плечами – не впервой.
Быстро покончив с утренними водными процедурами, Нина вернулась в спальню и распахнула дверцы шкафа, откуда не глядя выудила джинсы с футболкой. Бодро напевая под нос мотивчик популярной песни, бросила мимолетный взгляд на стопку распечатанных накануне объявлений, и сердце привычно пропустило удар. Хорошо знакомые слова припева запутались на языке, и Нина поджала губы. Даже почти год спустя она продолжала ловить себя на мысли, что испытывает стыд за мимолетные улыбки и веселье. Стряхнув с себя морок, она принялась петь демонстративно громко в попытке задушить это пожирающее чувство вины.
– Вернется, – уверенно проговорила она, глядя на иссушенное лицо своего ночного кошмара. Усмехнулась и взяла в руки книгу, с обложки которой за ней наблюдали черные впадины глазниц. – Ну, здравствуй, ведьма старого дома, – примирительно проговорила девушка. – Снова преследовала меня всю ночь?
Нина открыла книгу на шестой странице и скользнула взглядом по мрачному рисунку, на котором белокурая девочка бежала по темному лесу следом за белым кроликом. Деревья на ее пути услужливо расступались, являя взору старинное кладбище. Надгробия фосфоресцировали в лунном свете, словно приглашали ребенка совершить ночной променад по костям.
…тихо прочитала Нина и захлопнула книгу. Выведенное алыми буквами имя на обложке заставило губы изогнуться в улыбке –
Подхватив с пола сумку и кроссовки, Нина быстрым шагом направилась к двери. Пробежала на цыпочках в южное крыло дома, чтобы выполнить главный из многочисленных ежеутренних ритуалов.
– Малявки, подъем! – она заколотила кулаками в массивную деревянную дверь. – Утро пришло, хватит подушки давить! Тося! Йося!
Нина провернула ручку и вошла в затемненную тяжелыми портьерами комнату. Двойняшки завозились каждый на своей кровати и натянули одеяла на головы, прячась от назойливой старшей сестры.
– Мама сказала не будить нас так рано, – сонно пробубнил Ваня, покрепче закутываясь в кокон своего одеяла. – Нам на занятия на час позже, чем тебе на работу, можем подольше поспать.
Его сестра согласно промычала с кровати у противоположной стены.
– Что? – Нина вихрем промчалась по комнате и, намеренно производя как можно больше шума, распахнула шторы. – Не слышу тебя. Чего ты там бубнишь в подушку? Тося, подъем! – она схватила угол голубого одеяла и с силой потянула на себя. – Я проспала и опоздала на час.
Двойняшки, как по команде, сели и отбросили одеяла, явив миру два сонных испуганных лица.
– Почему мама нас не разбудила? – Тоня спрыгнула с кровати и суетливо забегала по комнате, стараясь совершать несколько дел одновременно. – У нас же сегодня репетиция! Виолетта Марковна нас убьет!
Ее брат запутался в огромном одеяле и кубарем скатился с кровати.
– Снова голодными идти, – запричитал Ваня, высвобождаясь из одеяльного плена. – Маааааам! – завопил он во всю силу легких, готовый обрушить на мать свою ярость из-за чувства голода.
– Да не вопи ты так, успеете позавтракать, – проговорила Нина, с улыбкой рассматривая хаос, царивший в детской. – Еще восьми нет. Я сегодня в редакцию должна была приехать к семи.
Двойняшки замерли и переглянулись.
– Иногда я тебя ненавижу, – признался Ваня, потирая ушибленное бедро.
– Однажды карма тебя настигнет, – Тоня стянула с ноги кед и бросила его в угол комнаты.
– Скажите спасибо, иначе лежали бы до последнего и опоздали бы на вашу драгоценную репетицию, – посмеиваясь, Нина натянула второй носок.
– Спасибо, – отозвалась Тоня. – Ты и так уже опоздала на час. Оно того стоило?
– Определенно стоило, – проговорила довольная Нина и, закинув сумку на плечо, торопливо вышла из комнаты брата и сестры.
– Ты что, еще дома? – в дверном проеме кухни показался взъерошенный отец с пирожком в руках. Вишневым, если верить разносившемуся по этажам аромату.