Мама, не читай!

– Мам, я ничего такого не говорила, – прошептала я, когда мы с мамой вышли.

– Знаю, – буркнула мама.

Потом, в поезде, на маму вдруг что-то нашло.

– Нет, ну ты видела? Ну, как, представь себе, сильный человек может дойти до такого состояния? Как можно превратиться вот в это? – тон у неё был весьма раздражённый.

Я недоумевала: как это «как»? Болезнь. Страшная болезнь. Но я промолчала. Просто мама отчего-то психанула, видимо… Позже выяснилось, почему: у неё шли напряжённые переговоры с издательством по поводу издания её «эпохальной» повести о юной любви. Эта повесть впоследствии станет её визитной карточкой и главным опознавательным знаком. В общем, голова была занята у мамы всем этим. На прочее сил не хватало.

В ту минуту, когда мы, возвратившись в Москву, вошли с чемоданами в квартиру, раздался телефонный звонок. Это была мамина сестра, сообщившая, что бабушка умерла.

Думаю, что маму до сих пор должно мучить воспоминание о том её раздражении в поезде. Меня бы мучило. Это должно быть больно.

Нам и не снилась такая слава

В 79-м году у мамы не только вышла первая книга. Популярный журнал «Юность» опубликовал ту самую мамину повесть о романтической любви школьников «Вам и не снилось». И взорвалась бомба!

Вот это уже был бестселлер, настоящий, как бы сейчас сказали, хит. Письма маме шли мешками со всех концов СССР, о повести говорили и писали все: критики ругали, народ рыдал и обожал. В 80-м по повести сняли кино, ставшее суперпопулярным фильмом в стране на многие годы. Даже сейчас, спустя 30 лет, его по несколько раз в год крутят по разным телеканалам и называют «знаковым». А тогда отовсюду неслась песня из него, тоже застолбившая место хита на долгие годы. На маму свалилась настоящая слава.

Вся наша семья ликовала. Мы-то всегда знали… А теперь и весь мир убедился. Ведь на критиков не стоило обращать внимания: то были советские заидеологизированные статейки, бубнившие что-то о нашей коммунистической морали и нравственности – в общем, бредятина и полная чушь.

Маму чуть не каждую неделю приглашали на читательские конференции, откуда она возвращалась с букетами цветов, переполненная впечатлениями.

– Сегодня были совершенно чудесные ребята, дети ещё совсем, но такие умненькие, хорошие! – с сияющими от счастья глазами рассказывала мама, а мы, затаив дыхание, внимали каждому её слову. – Если бы не эти надутые тупые училки, которые всё норовили перевести разговор в русло социалистического реализма, вообще было бы прелестно.

– Надо было их заткнуть! – резонно предлагала я. – Послать куда подальше…

– Ну, нет, нельзя так делать, – возражала мама. – Это же учителя этих детей, я не могла сказать им всё, что о них думаю. Хотя очень хотелось. Приходилось крутиться, как на сковородке, – смеялась она.

Я ходила важная, как индюк. Как будто это я написала повесть. Как будто это была моя слава. Но, подозреваю, что радовалась я совсем не меньше мамы. Ведь триумф любимых людей – это гораздо больше, чем твой собственный триумф… Тогда у мамы появилось много новых почитателей и «слушателей»: к нам в дом всё чаще ходили интересные люди (режиссёры, артисты, журналисты – другие, не те, не провинциальные), и они вели с мамой многочасовые интеллигентские беседы о судьбах мира и родины. Я была уже почти взрослая, любила слушать, внимать, узнавать. И тогда много узнала нового и любопытного о жизни. Не могу сказать, что это помогло в ней сориентироваться и что-то, наконец, понять: наша комплексующая и пришибленная интеллигенция, даже столичная, могла только окончательно замутить голову такому подростку, как я. У меня и так мозг полыхал от отсутствия ответов, а они продолжали ставить всё новые пафосные и почти риторические вопросы, запутывая окончательно все тропинки к выходу из лабиринта под названием «Найди путь в жизни». Зато я приобщилась к богеме. Так, слегка, одним бочком коснулась, но была страшно этим горда.

Что уж говорить о старых родительских друзьях и обо всей нашей родне! Они единогласно признали маму своим духовным лидером, имамом, рэбе, папой римским, далай-ламой и по любому поводу обращались к ней. Мама приняла сан с удовольствием и глубоким удовлетворением и остается верховным духовным главнокомандующим до сегодняшнего дня. Ее слушают, ей внимают, ей задают вопросы по разным поводам – и личным, и общественным, и интервью берут в связи со всякими политическими событиями…

С тех пор было опубликовано очень много маминых книг, она стала известным писателем… а потому без паствы остаться не может. Вот только словечко появилось у нее в лексиконе, от которого меня сразу же стало коробить. Она говорит так:

– Люди ко мне припадают.

Ирония? Если бы! С почтением к себе. Так вот, тогда, в начале её большого пути духовного поводыря масс, «припадающих» было море. Сейчас уже другая история, но они есть всё равно. И авторитет её как гуру не оспаривается среди них и не оспаривался никогда. По крайней мере, вслух и при мне.

Уже когда весь этот триумф случился, мама в откровенной беседе призналась кое в чём весьма любопытном: