Мама по принуждению (СИ)

— Вы не пробовали поговорить с Адамом, — спрашиваю. — Что, если он даст нужную сумму наперед, а вы будете отрабатывать?

— Об этом я даже не думала, — вдруг признается женщина. — А как думаете, он может дать?

— Просто так нет, но с договором, думаю, да, к тому же вы отработаете. Другую няню к Родиону я вряд ли подпущу.

— Спасибо вам большое, — Елена Эдуардовна хватает меня за руки.

— Это лишнее, — аккуратно освобождаю ладони из ее захвата. — Идемте в дом? Я проголодалась.

По дороге к дому я впервые вижу дочь Адама. Она стоит к нам с Еленой Эдуардовной спиной, но я вижу ее ровную осанку, высоко вздернутую голову и активные жесты руками, видимо, она пытается что-то объяснить своей няне. На ней надето нежно-розовое пальтишко, доходящее чуть ниже колен, темные ботиночки и теплые белые колготки, но меня завораживают кудри. Темные, вьющиеся волосы, ниспадают на плечи и доходят до поясницы. Девочка мотает головой, что-то снова показывает няне и та поворачивается в ту сторону, куда указывает малышка.

Вот в этот момент она и поворачивается к нам.

Несколько долгих минут я осматриваю ее лицо. Ей определенно не пять, лет семь-восемь, она довольно высокая для пятилетнего ребенка, к тому же смотрит так… по-взрослому. Даже отсюда я вижу ее изучающий нас взгляд. Девочка очень красива, пухлые щечки, губки-бантиком, голубые глаза, видимо, доставшиеся от матери, а еще вздернутый носик и упрямое выражение лица.

Я успеваю лишь вскинуть руку, чтобы помахать ей, как девочка бросается ко мне с криком:

— Мама! Мамочка вернулась!

Она подбегает ближе и обнимает меня за талию, чуть не сбивая с ног. Я могу лишь стоять, не понимая, что происходит. Девочка не знает, как выглядит ее мама или издалека не разглядела. Я приседаю, чуть отстраняя от себя малышку, и заглядываю ей в лицо.

— Мамочка…

И смотрит так, что мое сердце кровью обливается. На ее глазах блестят слезы, рот кривится, будто она хочет заплакать, но держится.

— Ма-ма, — по слогам произносит и тянет ко мне свои ручки, касается холодной ладошкой моей щеки, перебирает по ней пальчиками

Я замираю и чувствую, как и у меня на глаза наворачиваются слезы. Не знаю, как себя вести и ищу помощи вокруг, смотрю на Елену Эдуардовну, застывшую в таком же шоке, а после перевожу взгляд на прибежавшую няню малышки.

— Маша, пойдем, это не твоя мама, — она пытается ее оттащить, но девочка быстро цепляется за мою шею и сжимает руки в замок.

— Нет, это моя мама! — кричит она. — Моя мама, отпусти меня злая длакониха!

— Маша! — уже сердито произносит женщина и девочка меня отпускает.

Даже отходит на шаг. Смотрит исподлобья, затравленно на няню, а потом переводит взгляд на меня. Вытирает слезы со щечек тыльной стороной ладошек и с отчаянием в голосе произносит:

— Скажи ей! — и уже не так уверенно добавляет: — Ты же моя мама, да?

Глава 15

В минуту, когда детские глазки-бусинки смотрят на меня с надеждой, я проклинаю Адама и то, что он не познакомил меня с малышкой раньше. Разве нельзя было сразу нас представить друг другу и избавить меня от необходимости между “сказать нет” и “прижать малышку к себе и не отпускать”.

Знаю, что ей нельзя давать надежду, пока я не в курсе событий, но что делать? Оттолкнуть ее, когда она смотрит так, будто сейчас решается судьба всего человечества? Она ведь ждет, что я что-то скажу или подам знак, дам ей понять, кто я есть на самом деле.

Я не могу.

Тяну к ней руки и обнимаю за плечи.

— Простите, — активизируется ее няня. — Не думаю, что хозяину понравилось бы…

Я смотрю на нее так, что она тут же замолкает и поджимает губы.

— Звоните своему хозяину и обрисуйте ситуацию, — шиплю. — А лучше давайте я, ваше каменное выражение лица играет не в вашу пользу.

Я сомневаюсь, что эта женщина может выражать эмоции. У нее холодные, безжизненные глаза, тонкие бледные губы и светлая кожа. Она не проявляет и капли тепла к малышке, лишь холодно констатирует факты. А еще этот взгляд: ледяной и пробирающий до костей. Не удивительно, что малышка смотрела на нее как-то затравленно и со страхом.

Няня-робот.

Не удивлюсь, что и драконом Маша называла именно ее.

Теперь понятно, почему малышка ищет тепла в совершенно чужом человеке и прижимается ко мне так сильно и доверчиво, что я готова разорвать ее отца. Да что же это такое происходит? Неужели нельзя было по-человечески, чтобы не травмировать ни меня, ни ребенка.

— Мамочка, — шепчет она мне на ухо. — Я знала, что ты плидешь. Всегда знала.

— Малыш… — я отстраняю девочку от себя, беру ее холодные ручки в свои ладони и смотрю на няню, которая уже набирает Адама. — Дайте сюда! — рычу, когда она что-то холодно мямлит в трубку. — Я быстро, ладно, малыш? Постой тут.

Она понимающе кивает и отпускает мои руки. Отхожу, чтобы Маша не слышала наш разговор.

— Ангелина?

— Да я тут. Какого черта происходит, Адам? Твоя дочь что, не знает мать в лицо?

— Она погибла при родах, — чеканит он. — Маша ее никогда не видела.

Я замолкаю, не понимая, почему тогда взрослая девочка так бросается на чужих людей.

— Что мне ей сказать, Адам? Ты лучше знаешь свою дочь, что говорить?

— Скажи, что ты ее мама.