Мама, у меня будет книга!

Магический реализм как направление традиционно связывают с литературой Латинской Америки. При этом отмечается особый тип восприятия, где чудесное настолько укоренено в действительность, что воспринимается как нечто заурядное в отличие от европейской взгляда на чудо как на нарушение привычного миропорядка. Среди крупнейших прозаиков в этом направлении выделяют аргентинцев Х. Л. Борхеса, А. Биой Касареса, Э. Сабато, Х. Кортасара, уругвайца Х. К. Онетти, мексиканцев Х. Рульфо, К. Фуэнтеса и Л. Эскивель, кубинцев Х. Лесама Лима и А. Карпентьера, бразильца Ж. Амаду, колумбийца Г. Гарсия Маркеса, гватемальца М. А. Астуриаса, чилийку И. Альенде, перуано-испанского писателя М. Варгаса Льосу. Так, в 1948 году венесуэльский критик и писатель А. Услар Пьетри применил термин «магический реализм» для описания самобытных текстов латиноамериканских авторов, представителей креольской прозы. Год спустя друг писателя кубинский писатель Алехо Карпентьер использовал формулу loreal maravilloso («чудесная реальность») в предисловии к своему роману «Царство земное» (1949). Карпентьер, ставший впоследствии идеологом магического реализма, отмечал, что для него характерно «все незаурядное, выходящее за рамки установленных норм». Согласно его концепции сама реальность Латинской Америки (история, география, этнический состав, культура, верования) органически чудесна, отсюда и получается свойственное ее культуре смешение фантастического и реального. «Чудесное» отличает латиноамериканскую литературу от явлений европейского модернизма по аналогии подлинное/мнимое, естественное/реальное. Произведения Карпентьера оказали большое влияние на развитие направления, расцвет которого пришелся на 60-е годы XX века.

Похожую концепцию «чудесного» освоения реальности в этот же период предлагает гватемальский прозаик М. А. Астуриас в романе «Маисовые люди». В ней он воспроизводит художественную модель мифологического сознания индейцев Гватемалы. Фантастическое повествование перемежается размышлениями об исторических событиях и общественных проблемах, об угнетенном состоянии народа (так проявляется «реалистическое» наполнение магического реализма). Идеи национально-освободительного движения в целом характерны для ранней прозы магического реализма. Карпентьер и Астуриас описывают героев – носителей коллективного мифологического сознания, сталкивая их самобытное мировосприятие с взглядом цивилизованного европейца.

Год издания первой книги Х. Л. Борхеса «Всеобщая история бесчестия» (1935) принято считать чуть ли не годом рождения «магического реализма» как уже окончательно оформившегося метода. Литературно-художественный потенциал раскрывается в новаторских приемах Х. Л. Борхеса: в смешении нескольких жанров, в склонности к мистификациям. В его текстах («Тлен, Укбар, Орбис, Терциус», «Вавилонская библиотека», «Лотерея в Вавилоне») описываются модели вымышленных миров, которые при ближайшем рассмотрении оказываются моделирующими метафорами. Художественный вымысел смешивается с историческими событиями, действительно существующие лица с вымышленными. Реальное и фантастическое до бесконечности отражаются друг в друге, как два зеркала. Проза Борхеса вводит в литературу свой вариант магического реализма и предопределяет его дальнейшее развитие: его тексты интертекстуальны, включают в себя реминисценции, аллюзии, заимствования из собственных произведений, мировой мифологии, из классических текстов.