Мамаев омут

Серафима Ивановна принялась объяснять ему как маленькому. Их сын берёт путёвку Вовки Горелова и завтра же выезжает в лагерь. Так будет спокойнее. Вовка ещё несовершеннолетний, паспорта не имеет, и никому в голову не придёт, что он живёт под чужой фамилией. А для верности отец напишет сыну справку, что тот действительно Владимир Александрович Горелов, и заверит школьной печатью.

— Вовочка, ты можешь один месяц называться Гореловым? — обратилась она к сыну.

— А мне хоть Гореловым, хоть Погореловым… только бы поехать, — буркнул Вовка, по достоинству оценив ловкий ход матери и догадавшись, что ей нужна его поддержка. И он захныкал сильнее.

Кузьма Семёнович сокрушённо схватился за голову.

— Опять вы из меня масло жмёте! — закричал он и, взяв со стола путёвку, сунул её сыну в руку. — Ладно, поезжай, коли так… Горелов-Погорелов.

— Ну вот, конец — делу венец, — оживилась Серафима Ивановна. — Тогда все за работу.

И начался страдный вечер.

Отец отправился в школу оформлять справку, Вовка собирал рыболовные снасти, укладывал в рюкзак вещи, мать гладила бельё, потом принялась печь сыну подорожники — пироги, ватрушки, коржики.

В десятом часу Вовку отправили спать, а утром разбудили чуть свет, с первыми петухами — надо было спешить к поезду.

Вовка хотел было попрощаться с дружком Петькой, но мать сказала, что тот ещё спит, да к тому же лучше ему и не знать, куда уехал Вовка.

— Пусть считает, что ты к дедушке уехал, на Волгу.

На станцию поехали всей семьёй. Отец сам правил школьной лошадью, запряжённой в лёгкую таратайку, а мать всю дорогу наставляла Вовку, как ему лучше отдыхать в лагере.

Побольше, конечно, спать, в дальние походы ходить не обязательно, в столовой без стеснения просить добавки, купаться в меру, от берега далеко не заплывать, загорать постепенно и, чтоб не обжечься на солнце, смазывать тело ореховым маслом.

— Главное, не забывай, что ты теперь Горелов… Владимир Александрович. А если забудешься, назовёшь себя Ерошиным, скажи, что это у тебя кличка такая: Ерошин-Взъерошин.

— Ага! Так и скажу, — заулыбался Вовка. Ему даже нравилась новая фамилия и отчество. Владимир Горелов. Это не какой-нибудь Ерошин. Да ещё и Александрович…

На станции отец купил Вовке плацкартный билет, а когда подошёл поезд, мать сразу же завела знакомство с проводницей вагона. Вовка был представлен ей как знаменитый юннат, которому из области пришла именная путёвка, и он должен точно к сроку попасть в лагерь.

— А по каким он делам отличился: по огурцам или там по кроликам? — поинтересовалась проводница.

— Ну что вы… это мелочи. Наш Вовочка по особым заданиям от учёных работает…

Проводница прониклась к Вовке величайшим уважением, а когда Серафима Ивановна вложила ей в руку ещё и хрустящую бумажку, она заявила, что присмотрит за ним, как за родным сыном.

3

К концу второго дня Вовка сошёл на чистенькой станции маленького южного городка. Человек он был опытный, наторевший в поездках в пионерлагеря и знал, что всё пойдёт своим чередом: его встретят, усадят в автобус и привезут куда надо. Так оно и получилось.

На перроне Вовка сразу же заметил пионервожатую. Она стояла на каком-то ящике и звонко выкрикивала:

— Кто в пионерлагерь «Чайка» — ко мне!

Человек двадцать пионеров, сошедших с поезда, собрались около вожатой. С деловым видом пристроился к ним и Вовка.

Вожатая была плотненькая, курносая и такая загорелая, что казалась вылепленной из шоколада.

«Вот это напляжилась! — с завистью подумал Вовка. — Наверное, ореховым маслом натиралась».

Поезд вскоре ушёл, шоколадная вожатая несколько раз пригласила едущих в «Чайку» собраться около неё и потом повёл, а ребят к автобусу.

Вовка поспешил занять переднее место.

Вырвавшись из города, автобус вскоре запетлял между зелёными холмами, поросшими какими-то неизвестными Вовке деревьями и кустарниками, пополз вверх, потом, минут через сорок, опять побежал вниз, и перед ребятами открылось что-то необозримо слепящее, многоцветное, сливающееся с небом.

— Море! — с нескрываемым изумлением произнёс Вовкин сосед, большеголовый, стриженый мальчишка с облупленным носом.

— Ну и что, — хмыкнул Вовка. — Затем и едем… Сегодня же купаться будем… Заплывчик сделаем.

— Нет… с первого дня не пускают, — вздохнул сосед.

Наконец холмы сошли на нет, открылась плоская равнина, и накатанная до блеска асфальтовая дорога побежала мимо садов, бахчей, виноградников. Замелькали алые помидоры, полосатые шары арбузов, сизые грозди винограда.

«Вот это лафа, раздолье… Не чета нашему гороху», — подумал Вовка, по достоинству оценив дары южной земли.

Пионерский лагерь возник неожиданно за поворотом дороги, развернувшись зеленью молодых посадок, весёлыми, нарядными, как картинки из детской книжки, коттеджами и дачами и рядами выбеленных солнцем брезентовых палаток. Над лагерем нависли лесистые горы.

Автобус проскочил арку с надписью «Добро пожаловать!» и остановился у конторы.

Начался обычный приём вновь прибывших.