Мамин-Сибиряк

Сегодня и завтра напишу послесловие к «Волчьей норе», где и сведу концы с концами. Что касается дальнейших работ, то напишу их за раз несколько, ибо за время своего лежания надумал тем достаточно. Радуюсь возможности работать, а то не писал для детей с весны, откладывал на осень, а тут и прихворнул. За время болезни все время читал, готовясь к историческим рассказам, но жаль, под рукой мало соответствующих изданий, а покупать их начетисто и даже прямо не по средствам.

Кстати, хочется мне специально для тебя описать Финляндию в форме путешествия, как «По варяжскому морю». Думаю посвятить этому нынешнее лето, чтобы изъездить всю Финляндию с фотографическим аппаратом. Моя сломанная нога к этому времени поправится… Меня очень интересует эта работа, и я давно к ней готовлюсь. Интересно, главным образом, то, что чухон благоденствует в своем болоте и вышибает буквально из камня свое чухонское право на существование. Проезжая мимо, я любовался на их узкие пашенки-грядки, обрытые с боков для стока воды глубокими канавами, любовался сушкой сена — в землю воткнуты колья с рогатками, а на них развешена скошенная трава или настроены двускатные крыши из жердей, и на них сушат сено на сквозняке. Вообще, много есть чему поучиться у этого угрюмого «пасынка природы».

Мой привет дорогой Куме. Жена и Аленушка тоже бьют челом.

Твой доброжелатель и богомолец.

Твой Д. Мамин.

Будь добр, вышли на имя моей жены Ольги Францевны через уездное казначейство в Царском Селе некоторую мзду в счет моих изданий. Примерно так около 1000 рублей. В феврале платеж за квартиру за два месяца 250 р. и т. д. Ты вот по бедности живешь в собственном доме и позабыл, что за квартиру-то прежде должен платить.

Мои издатели-разбойники, Клюкин и Ефимов, вот уже второй год ничего мне не платят. Решительно не знаю, что делать с этими жуликами».

Едва зажила нога, а тут новые неприятности.

Бывая часто в доме Марьи Карловны Куприной, детством связанная и с ней, и с этим гостеприимным домом, Елизавета Морицовна Гейнрих влюбилась в Александра Ивановича Куприна. Он отвечал взаимностью. Да и с женой дело шло к разрыву. Елизавета Морицовна после возвращения с Русско-японского фронта работала в каком-то отдаленном госпитале, в заразном отделении, и в дом к Маминым заглядывала редко. Когда между Куприным и Гейнрих все объяснилось, они тут же выехали, а точнее, бежали в Финляндию, оставляя за собой шлейф пересудов. Дмитрий Наркисович под влиянием жены тоже впал в обывательский грех: осуждал, что отбила чужого мужа у несчастной больной женщины, намерена и ребенка отнять — этому он тоже верил, негодовал, возмущался, слыша с чужих слов подробности нашумевшего романа.

И только забыл о своем побеге — с возлюбленной Марией Морицовной.

После зимних болезней и передряг летом этого года Дмитрий Наркисович отдыхает в Финляндии на курорте в Ганге. Хотя нога и не совсем зажила, он делает небольшие путешествия на наемных лошадях, знакомится с бытом местных крестьян, все удивляясь, как из двух ландшафтных элементов — леса и камня, природа, мастер непревзойденных сочетаний, творит живописнейшие, не похожие друг на друга, картины. А дивно ему становилось еще более, когда он видел, как из однообразного природного материала — леса да камня, здешний работник добывает себе на доброе прожитье, а соседям — в обмен. Все делалось кропотливым, словно заведенным, как заход и восход солнца, трудом, не знающим иных понуканий, как только прихоти этой суровой земли.

«Камень через шаг и жар короткого лета… А люди живут, да еще самые рабочие люди, которые истово, в поте лица добывают свой хлеб», — думал Мамин, глядя на маленькие густоспелые поля величиной с конскую попонку.

Поездки дадут материал для двух рассказов: «Человек, который потерял себя» и «Суоми», напечатанных в новом тихомировском журнале «Юная Россия», выросшем из «Детского чтения».

Тихомиров задумал и осуществил его с большим размахом, увеличил не только объем, но завел общественно-политический и культурно-исторический разделы. В проспекте издания ставилась цель: «воспитание в человеке свободного гражданина — деятеля на благо родной страны». К сотрудничеству были привлечены такие известные в России писатели, как Мамин-Сибиряк, Бунин, Телешов, Гарин-Михайловский, Серафимович.

— Это своего рода люди ненормальные, — говорил Дмитрий Наркисович. — Есть же люди по виду здоровые, а между тем внутри их все сгнило, они обречены. Наши декаденты и модернисты в литературе внутреннюю пустоту и бессодержательность стремятся заменить внешними эффектами, оригинальностью. Сейчас публика на них набрасывается с жадностью, но пройдет несколько лет — и о них позабудут.