Николай родился в декабре. Наша семья из пяти человек жила в бараке в одной комнате на 16 квадратных метрах. Наверное, это не было большой редкостью в те времена, в похожих условиях жили многие семьи. Голода первых послевоенных лет уже не было: собрали урожай картошки со своего огорода, под огороды раскапывали участки прямо в лесу. На Урале в каждой избе был большой подпол, погреб, где и хранили припасы на зиму. Был он и в бараке (я эти бараки видел в 1991 году): фундамент высокий, зимой он промерзал, картошка в нём хранилась только до первых морозов. Папа в углу комнаты сделал из досок большой ящик, в который засыпали картошку. Прямо поверх картошки на фуфайках спал старший Роберт. Картошку ели и на завтрак, и на обед, и на ужин: недаром картошку назвали "вторым хлебом". За день съедали ведро картошки.
Был вечер субботы (10.12.48). Мама попросила: "Женьхен, сходи к бабушке Ганн.. Скажи ей, что время пришло". Бабушка должна была сделать то, что маме трудно было сделать самой: перерезать пуповину, принять послед (анатомическое пояснение: послед, или "детское место", или плацента - через неё ребёнок крепится к организму матери, выход последа завершающий этап родов), помыть младенца. Папа наказал Роберту закипятить воды на печке. Роберту было уже 16 лет - уже совсем взрослый мужик по тем временам. Когда Женя пришла, ей сказали увести к соседям младших сестричек. Роберт пошёл на улицу "покурить". Не в меру любопытная Женя отвела младших Лену и Эмму, вышла во двор и подсматривала в окно. Мама рожала без криков, без стонов, как будто совсем без боли: буднично, просто, естественно.
Из воспоминаний мамы. Первого умершего ребёнка и Роберта мама рожала на Житомирщине в селе Курмань с помощью двух-трёх бабок-повитух. Самыми тяжелыми были роды Жени (на арестантской койке, как однажды призналась мама) в Копачёво в селе Архангельской области, куда сослали папу. Мама: "Лена родилась как принцесса, в больнице на белых простынях. Роды принимали врачи". Эмма родилась в оккупации, о больнице и речи быть не могло, помогали немки-соседки (в селе Ивановка немецкие власти собрали семьи "украинских" немцев). Ирину и меня мама рожала в амбулатории посёлка Чёрный Яр. Роды принимала Елена Яковлевна, медсестра, фельдшер, акушер и врач в одном лице, дипломированного врача в посёлке не было. При родах Ирины маму в амбулаторию отвели из барака, а забирали уже в купленный дом. Ирина родилась и не закричала, точнее, не задышала. Такое бывает и, главное, не впасть в панику: Елена Яковлевна взяла на руку маленькое тельце и отшлёпала её. Крик моей сестры возвестил, что "мотор запустился". А меня угораздило родиться после главных праздников Советского Союза - очередную годовщину "Великой Октябрьской социалистической революции". Беда была в том, что больницу два дня не топили, и рожала мама почитай в холодильнике. Мало того, меня запеленали и положили на подоконник - стола в "палате" не было. Мама попросила дать ребёнка (меня) ей, в кровать. "Ну что Вы. Не положено", - следуя инструкциям, отвечала Елена Яковлевна, - "А вдруг Вы его задушите?" "Не задушу. Он у меня - седьмой". И мама своим теплом согрела меня, фактически спасла меня от худшего.
Наташа.
После рождения нашего первенца Сергея мы семьёй жили с родителями в Старых Кодаках, в нижней комнате дома. Я под руководством мамы (почему-то не папы) сложил печь в нашей комнате (прежнюю давно разобрали), сам сделал двери в комнату (двери тоже не было). В то время в доме жили: родители, сестра Лена, преподавала в университете, мы семьёй, сестра Ирина с мужем Виктором и годовалым сыном Витей, они ночевали в "летней кухне" (отдельный маленький домик). Моей жене Любе сделали гинекологическую операцию. После неё надо было, наверное, дождаться вторых месячных. Но опыта на это у нас не хватило. Получилось, мы с женой решили, что она уже беременная (чего ещё не было), и перестали предохраняться. Почему я так подробно рассказываю про это - сейчас поймёте. Когда жена становилась на учёт, врачи считали срок от последних месячных и ошиблись на полтора-два месяца. В результате врачи решили, что есть угроза прерывания беременности, и уложили жену на сохранение в областную больницу. Наверное, в этом не было большой необходимости, просто кто-то перестраховался. Люба пролежала в больнице целый месяц, ходить ей особо не разрешали, и "мы сбежали": я забрал её домой. Дома она пробыла ещё неделю.