– Ты помнишь того главного врача? – продолжала Николаевна.
– В областной-то? Конечно, помню! – обрадовалась я.
– А ты знаешь, кто у него жена? – допытывалась у меня она.
– Не-ет, – протяжно отвечала я.
– А я тебе скажу! Твоя деканша и есть его жена! Да-да! Та самая Ольга Тимофеевна!
Я выпучила глаза: «Вот как мир-то тесен!»
– Тесен – это даже не то слово!
– Ну и причем тут их семейные связи?
– Ах, милочка! Какая ты ещё глупая! Причём здесь их семейные связи? – передразнивала меня Анка. – Да притом! Он поговорит с ней, и тебе разрешат!
– А, может, мне самой с ней поговорить?
– Ты, милая, плохо знаешь эту даму. Она там не просто так сидит! Ты думаешь, за просто так она тебе поможет?
Я молчала.
– Нет! Как говорил, не помню кто, мы пойдём другим путём! Известным. И проторенным!
Вытащив из красной сумочки пару купюр, Анка бросила их на стол, и, не дожидаясь, когда их заберут и отсчитают сдачу, рванула к выходу. Я бежала за ней и думала, что делать дальше: и обязанной быть никому не охота, и по-другому никак. Николаевна уже сидела на переднем сидении и кричала мне в окно: «Ну, долго ты там?» Я открыла заднюю дверку бэхи и, спихнув все пакеты в сторону, шмякнулась на кресло: «Фу! Ну и жара!»
– Женя, поехали! – приказала Анка водителю.
– Куда? – спросил тот.
– Положи, где взял! – скомандовала она снова.
Двигатель новенькой бэхи завёлся с пол-оборота, и мы были уже в пути. Старинные здания, памятники архитектуры примерно девятнадцатого века мелькали за окном и исчезали за поворотом, а на смену им приходили новые картины разнообразных площадей, парков и памятников. Красота!
– Машка! Хватит в окно пялиться! – окликнула меня Анка.
– А чего опять? – удивилась я.
– А то! Дела делать сейчас будем. Природой потом полюбуешься! – оборвала она меня и переключилась на водителя: Женька! Ты-то чего молчишь? Не туда же едем-то?!
– Как это не туда? – всполошился Евгений.
– Нам надо в больницу областную, к Михалычу, а ты нас в универ везёшь!
– Ну уж, извините! Куда сказали, туда и везу. Я о ваших планах не разумею… – протараторил Женька и стал разворачивать автомобиль.
Николаевна, нажав несколько кнопок на своём мобильнике, завела с кем-то разговор: «Привет, дорогой! Ну, как ты там? Чего новенького? Да как не соскучилась?! Даже очень! (смеялась она) Ты знаешь, я совершенно случайно оказалась рядом с твоей работой. Ну как? На чай пригласишь? Тогда хорошо. Жди!»
Она положила трубку и повернулась ко мне: «Ну вот! Считай, дело в шляпе! Ты, Машенька, в машине пока посиди. Я недолго!»
Женька затормозил у девятиэтажки, и Николаевна сразу побежала ко входу. Я сидела в автомобиле и ждала, что же будет дальше. Женька повернулся ко мне и начал меня отвлекать:
– Да не волнуйся ты так! Николаевна знает, что делает.
– Надеюсь. – сомневалась я.
– Не дрейфь! Она знаешь, какая! С такими людьми переговоры вела, мама не горюй! Думаешь, всё, что она имеет, так просто досталось? Вот уж нет! Это ещё заработать всё надо! А без связей в этом деле никак. Славик этот, главврач-то. Он ведь не только черепицу у нас заказывал.
Я вопросительно посмотрела на Женьку.
– А что ты смотришь так? Просто так ничего не бывает. Помнишь, про Лёвушку Анка тебе говорить начинала? Мол, новый у неё ухажёр-то. Так ничего он и не новенький. Хотя, конечно, это как посмотреть. Как там про моду-то говорят: все новое – хорошо забытое старое? Так и тут: Лёва этот – дед Андрюшкин родной. По молодости они с ним гуляли. Да и не плохо так. Анка родила тогда от него, а его в армию забрали, так тот даже и не знал, что она беременна. Сама сказать не успела, а письма потом написать было некуда – служил он в секретной части. Потом так сложилось, что уехал он жить в другой город. Судьба свела через 30 лет, считай. Дочка их, Татьяна, умерла, когда Николаевне сорок с небольшим было – при родах. Андрюшку она сама, почитай, и воспитала. Так что она ему и за отца, и за мать… Это так… лирическое отступление всё. Я это к чему всё веду-то? Лёва Анкин много лет прокурором отработал. Было это в недалёком городке, я толком и названия его не знаю. Знаю только, что Славик этот там начинал в качестве хирурга работать.
– И? Причём тут Лёва? – встревала я в его монолог.