Маморитаи (СИ)

Чем глубже он спускался, тем теплее становилось. Неровные стены сменились гладкими, отполированными панелями, в оставшихся углублениях горел ничем не поддерживаемый огонёк, а полы застилал чёрный ковёр. Широкий коридор толкнул его к огромным, монолитным, цветом запекшейся крови вратам. Гравировка ликориса в центре вверху заставила нахмуриться, а скрип петель напрячься, однако вместо ожидаемой опасности его встретила слабо улыбающаяся Изуна, поправляющая удлиненное хаори.

Удивительно, но безмолвие сопровождало Итачи на каждом шагу с тех пор, как он начал спускаться по лестнице. Вот и в этот раз Изуна раскрыла рот, но из него не вырвалось и звука. Она подзывающе махнула ладонью.

Вновь это чувство поглотило Итачи. Единственный сделанный шаг спровоцировал вьющейся горячий, но не обжигающий воздух безболезненно опалить щёки. Он вздрогнул, оглянулся на исчезнувшие за спиной врата. Мраморная стена, без окон и других проходов. Оглядевшись, Итачи незаметно сжал сквозь ткань рукоять куная. Канделябры с волнующимися языками пламени. Красивая резьба на поддерживающих стены обсидиановых колоннадах. И множество фресок — каждая рассказывает часть неизвестной для него истории в поразительных красках, сильно выделяющихся на общим мрачном фоне окружающего круглого колонного зала.

В пустынном центре сидела голой, сломанной куклой она.

В лопатки вживлены тянущиеся с необъятного потолка толстые трубки, голову обвивал тускло подсвечивающийся обруч, три симметричных рваных, покрытых белой коркой раны зияли на каждом плече, кисти с лодыжками сковали намертво позолоченные цепи, сошедшаяся спутанной паутиной на утяжелённой ими талии. Худое, до отчётливо проступающих костей тело покачивалось, издавая острый, пронизывающий скрип звеньев.

Итачи не заметил, как сблизился с ней, проигнорировал слабую боль в коленях от неосторожного падения, он обхватил ладонями лицо сестры. Ледяное, как у мертвеца, а кожа затвердевшая, подобно камню.

— Она давно умерла, — уведомил хриплый, сорванный голос за спиной — Уже месяца три как.

Итачи не обернулся, но отстранился от трупа сестры, сжал кулаки на коленях. Спина была напряжена до выступающих мышц, а голос своим холодом промораживал до костей.

— Клон? Невозможно.

Позади тихо фыркнули. Наиграно, через силу.

— Я астральная проекция, поддерживаемая ритуальным обручем.

Итачи посмотрел через плечо на сложившую руки перед собой девушку. Она мягко, с непонятной тоской улыбалась, не обращая внимание на мешающие белые локоны, выбившаяся из хвоста.

А Итачи… Итачи смотрел и к всё большему пониманию приходил.

— Можете меня называть Сорой. Это имя дала ваша сестра.

— На войне… И ранее тоже были проекции?

— Улучшенные клоны, — поправила, протянула руку, маня длинными, не израненными пальцами — Дневник Изуны-сан, дайте пожалуйста.

Учиха слегка нахмурился, однако несмотря на всё недовольство вынул из внутреннего кармана плаща, находящегося под сердцем, единственное напоминание о младшей сестре. Он замер, чувствуя как предательское тело не внемлет хозяину и отказывается отдавать его. Пальцы намертво вцепились в ветхую обложку, невольно соскребая верхний слой краски.

Казалось, стоит его отдать и последняя связывающая с Изуной нить порвётся, а воспоминания сотрутся в пыль.

— Это ужасно долгая история. Изуна-сан сделала так, чтобы я донесла её до вас в предельно возможных подробностях, — Сора без сопротивления выдернула дневник из вмиг ослабевших рук, проигнорировала колкий, холодный взгляд и села на колени рядом, бесцеремонно переплела их пальцы — Не дёргайтесь, Итачи-сан.

Чакра неконтролируемым всплеском разлилась по всему пространству зала, когда корешок дневника соприкоснулся с обручем. Несколько секунд слепота не давала узреть ничего и Итачи был способен лишь чувствовать ненавязчивую хватку прохладной ладони, слышать сменившаяся запахи — чернила, древесина, краски с чем-то сладким — и чьи-то уходящие, детские голоса.

Итачи с трудом разлепил глаза, несколько секунд моргал, чтобы увидеть знакомую аудиторию академии шиноби, словно тонущей в прозрачной молочной плёнке. Это была до деталей воссозданная копия: от скрипучей зелёной доски и россыпи остатков мела на полу, до трибун со следами детских каракуль.

Он вдохнул свежесть, повернул голову к приоткрытому окну. Сквозь разинутую форточку порывался по весеннему ласковый ветер, теребя истерзанный временем тюль. Снаружи заходило солнце, обрамлённое в горящее пламя заката, которое с жадностью пожирало горизонт. Последние тени ползали по лицам возвращающихся домой детей, гомонящих, заливающихся задорным смехом. Счастливых.