Мамусик против Ордена Королевской кобры

Разливая дурманящий напиток по тонким фарфоровым чашкам, Яков Матвеевич уточнил:

— Любовь Васильевна, а вы случайно не знаете, как называется пропавшая кулинарная книга?

— Как же, конечно, знаю! Неужели я не сказала? «Книга Приправ». Нет, погодите. — Я сунула в рот шоколадную конфету и задумалась. — «Книга Специй»?.. Батюшки-светы, с этой кутерьмой всё из головы повылетало. Книга… Книга… «Книга Перца»? Ой, нет-нет-нет. Или «Книга Корицы»? Порфирий что-то болтал такое про корицу… — Я уже ни в чем не была уверена.

— А могла это быть «Книга Пряностей»? — Яков Матвеевич почему-то слегка прищурился, как его кот Ренуар, учуявший запах сметаны. Рыжий котяра болтался у меня под ногами — он всегда прибегал на шум электрического чайника в отчаянной надежде на вкусняшку с хозяйского стола.

— Точно! «Книга Пряностей», ну конечно!

— Вы не ошибаетесь, Любовь Васильевна? — переспросил Яков Матвеевич. — Это очень важно.

— Нет-нет, теперь вспомнила наверняка. «Книга Пряностей».

Обнаглевший Ренуар с размаху взгромоздился на колени хозяина, подбираясь поближе к столу, но Яков Матвеевич, кажется, даже не заметил хулигана.

— В таком случае поздравляю: мы с вами столкнулись с редчайшим и опаснейшим артефактом екатерининских времен, — торжественно объявил Яков Матвеевич.

— Ой, — так и обмерла я. — А Порфирий говорил — книжка грошовая…

Сосед залпом допил чай и воздел руки вверх, словно в молитве.

— Любовь Васильевна! Вы даже не представляете, на что случайно наткнулись! Если мои предположения верны — в Петербурге вскоре начнут твориться страшные дела.

Никогда я не видела своего интеллигентного соседа таким взволнованным. И в то же время — заинтригованным.

Но я пока не очень-то понимала, о чем он говорит.

— Что за страшные дела, Яков Матвеевич? Кому-то салат переперчат? Или в десерт насыпят табачную крошку вместо корицы? О чем вообще речь?

Серые глаза Якова Матвеевича лихорадочно горели, бледные щеки покрылись нервными пятнами. Вензель на его галстуке — буква «Э», словно перерезанная кинжалом — тускло поблескивал в лучах неестественно яркого солнца. Это в восемь-то часов вечера!

Ренуар, почуяв странное настроение хозяина, прекратил самозабвенно вылизывать его тарелку из-под мяса по-французски и на всякий случай спрятался под табуретку в прихожей.

— А что вы скажете, Любовь Васильевна, — звенящим голосом спросил Яков Матвеевич, — если я вам раскрою главную столичную тайну восемнадцатого века?

— Ну, в принципе, я не против, — с сомнением промямлила я, запихав сразу две конфеты в рот, по одной за щеку, — хотя восемнадцатый век — это как-то скучно. Посвежее тайн у вас не найдется?

— Полагаю, что найдется — буквально через считанные дни, — зловеще отозвался Яков Матвеевич. — Так вот, Любовь Васильевна. Я почти на сто процентов уверен, что пропавшая кулинарная книга — эта та самая «Книга Пряностей», в которой зашифрованы рецепты старинных ядов: мгновенно действующих, не оставляющих следов. Ядов, сравнимых по своей силе со змеиными. Ядов быстрых и коварных, как кобры. Вот вам и грошовая книжка…

Я поперхнулась шоколадом. Кажется, сладкие крошки попали в легкие, поскольку я не могла откашляться минут семь, не меньше. Еще чуть-чуть, и отдала бы богу душу без всякого яда.

— Яков Матвеевич, так ведь на книжке змея была нарисована! Мне шеф-повар рассказывал! — воскликнула я, отдышавшись и утерев глаза.

— Разумеется, — кивнул Яков Матвеевич. — Поскольку автор «Книги Пряностей» — не кто иной, как Великий Магистр «Ордена Королевской Кобры» — и по совместительству придворный повар Екатерины Второй — Фридрих Август Брауншвейг-Вольфенбюттельский.

— Как-как его звали? — поразилась я столь пышному имени.

— Фридрих Август Брауншвейг-Вольфенбюттельский, — повторил Яков Матвеевич, театрально взмахнув рукой, как заправский конферансье, и сбив при этом пустую тарелку со стола — что было особенно обидно, поскольку тарелка была из моего любимого сервиза, я притащила ее из дома. «Вот и со мной так же, — подумала я, собирая осколки с пола, — никому не мешала, наслаждалась солнышком и теплым июнем, и на тебе — бах, неожиданный удар, сыночек попадает за решетку, а вокруг заваривается какая-то нехорошая антикварная каша с ядовитыми приправами».

Яков Матвеевич рассыпался в миллионе изящнейших и изысканнейших извинений. Пока я подметала пол, он бестолково колесил вокруг на своем кресле и без конца поправлял эрмитажный галстук. Разыгравшийся Ренуар, считавший веник своим заклятым врагом и затеявший с супостатом бой ради жизни на земле, уборке тоже не способствовал.

Наконец осколки заняли свое место в ведре, Ренуар — на коленях у хозяина, а я — у блюда с шоколадными конфетами, — и мы смогли вернуться к обсуждению мистической «Книги Пряностей» и ее автора.

— А этот ваш Фридрих — он что, был большим любителем колбасы? — спросила я, пока сосед вновь наполнял мою чашку. Сам хозяин не разобрался еще даже с первой порцией претенциозного напитка.

— Почему? — опешил Яков Матвеевич, предусмотрительно поставив чайник подальше от края стола.