Мамусик против Ордена Королевской кобры

— Ва… Ва… — жалко квакала я, прикидывая, сумею ли я, как поется в известной песне Аркаши Укупника, быстренько съесть свой паспорт, чтобы никто здесь не узнал мою настоящую фамилию. — Вальтер… — промямлила я наконец, решив, что брошусь сейчас к двери, распылив ближайшему охраннику в глаза духи «Персидская гурия».

— Любовь Васильевна? — уточнил ФСО-шник, найдя «мою» фамилию в начале списка.

— Да. — Я незаметно пятилась к выходу, сердясь на Якова Матвеевича, что он вчера не сподобился сделать мне предложение руки и сердца. Лучше бы вместо дурацкого павлина подарил обручальное кольцо, сегодня утром слетали бы уже в ЗАГС, и была бы я официально Вальтер, а не Суматошкина! Вот. Нерешительность моего соседа всему виной.

— Паспорт?

— Э-э, видите ли… — начала я, опустив руку в сумку (белую, с громадной разноцветной бабочкой) и нащупав среди всякого барахла флакончик духов. — Тут вот какое дело…

— Ложись! У нее оружие! — раздался хриплый мужской голос откуда-то сбоку.

Посетители завопили и повалились на пол. Ко мне подскочили сразу двое агентов с абсолютно одинаковыми лицами, сорвали с плеча сумку и заломили руки за спину. Я выронила флакончик. «Персидская гурия» со звоном покатилась по кафельному полу.

— Это не оружие! Это духи! — жалобно пискнула я, корчась от боли в плечах и запястьях.

ФСО-шник в пиджаке аккуратно, словно имел дело с миной времен Великой Отечественной, поднял золотистую баночку с пола и прочитал название:

— «Персидская гурия»… — Он понюхал распылитель и отшатнулся с перекошенной физиономией. — Это не могут быть духи. Запах сшибает с ног. Я чувствую сильнейшее головокружение и тошноту. Это… Это самое настоящее химическое оружие. Такое в ходу у арабских террористов, причем у наиболее беспощадных группировок. Я должен вызвать начальство. — И он сказал в рацию какую-то бессмыслицу вроде «код Башни-близнецы».

— Ой! Ой-ей-ей! — застонала я от страха и усиливающейся боли, которая распространялась по телу, как августовский лесной пожар.

Через пару минут, которые показались мне вечностью, заполненной невыносимыми муками, из боковой двери вышел щеголеватый молодой человек в штатском. Слегка взлохмаченная, как у Лермонтова, прическа, офицерская выправка. Его можно было бы принять за беззаботного гусара, типичного поручика Ржевского, любителя хорошеньких барышень и бокала сухого шампанского по утрам, — если бы не холодный, оценивающий взгляд светлых глаз, сразу дающий понять: перед нами хищник, а не прожигатель жизни.

Мне показалось, что я его где-то видела — но я никак не могла вспомнить, где. Может, на рынке? Или в трамвае? Или вообще по телевизору, в программе новостей?

Посетители потихоньку поднялись с пола, а агенты, демонстрируя свое усердие, едва не вывернули мне руки из суставов. Я согнулась так, что уже могла пересчитать песчинки на кафельной плитке.

— Что тут у вас? — ровным голосом спросил начальник у первого ФСО-шника. Тот доложил обстановку, заметно нервничая. Лица я его со своей позиции не видела, но он беспокойно топтался на месте, как взбудораженная лошадь.

— «Персидская гурия»? Я недавно слышал этот запах… — сказал начальник. Его лаковые туфли модного фасона направились ко мне. В зеркальных носках дважды отразилась мое искаженное лицо. — Как вас зовут?

— Вальтер, Любовь Васильевна, — прохрипела я снизу, глядя на изумительные стрелки на его брюках.

— Да, так я и думал… — как бы про себя проговорил начальник ФСО. — Отпустите ее, — приказал он подчиненным. — Опасности она не представляет.

Я почувствовала, как железные клещи разжались — и едва не упала. Начальник вовремя подставил мне руку. На его запястье, под белоснежной хрустящей манжетой, я увидела краешек татуировки. Я знала этот рисунок. Это была кобра в короне.

Глава 24

Сами понимаете, что после вмешательства начальника ФСО, оказавшегося по совместительству рыцарем Ордена Королевской Кобры, все барьеры на моем пути к кухне Константиновского рухнули.

Всемогущий «поручик», действительно ужасно похожий на юного Юрия Яковлева, стремительно шел по галереям дворца, я скакала за ним. При подходе к очередному посту он бросал на ходу: «Со мной», — и запертые двери открывались, металлические штанги турникетов безвольно опускались. Я попыталась заговорить с ним о предстоящем деле, но он резко сказал: «Не здесь».

Наше недолгое путешествие закончилось возле дверей Голландского зала. Кивнув дежурившему здесь охраннику, начальник ФСО шепнул мне на прощание: «Рахе!» («Аревуар, то есть рахе», — промямлила я в ответ), — и так же стремительно удалился.

А я, потирая все еще нывшие запястья, зашла в роковой зал. Из которого могла и не выйти вовсе.