Манчестерский дневник

Девушка с гепатитом выговорилась: обсуждать больше было, вроде как, нечего и общих тем у них с Леви также не было. Леви встал из-за стола. За окном стало ещё более темно и можно было только поражаться — откуда брался этот нескончаемый снег.

— Ну вот, с Б-жей помощью, мы и свиделись, — начинает прощаться Леви — мне хочется пожелать Вам благополучного возвращения в Америку, восстановления здоровья, удач в семейной и общественной жизни. Всего доброго.

— Всего доброго и Вам в Вашей Голландии, — доброжелательно насмешливо, снова внезапно перейдя на «Вы», с добродушно-живым выражением лица прощается женщина, — будьте здоровы!

Леви поворачивается, собираясь уйти, но что-то держит его, что-то он хочет, но не решается спросить.

— Извините, — резко оборачивается он в сторону своей знакомой, — Вы случайно не знали невесту Кости- такая симпатичная, белокурая?

— А-аа, эта-то? Знать близко не знала — протягивает безразличным тоном жительница Аляски. — Когда последний раз её видела, то она уже не была ни симпатичной, ни белокурой; прочно на игле сидела, ходила «на панель» со своей дочерью-подростком, торговала телами, чтобы было чем ширнуться, ну, значит, наркотиками себя уколоть. Конченная, в общем.

Леви спускается по ступеням широкой лестницы навстречу разыгравшейся метели. Поворачивает направо, чтобы обогнуть здание гостиницы. Напротив, в первом этаже углового, в жёлтый оштукатуренного дома, размещён мебельный магазин, через широкие витрины видны демонстрационные комнаты с диванами и столами. Когда-то здесь была булочная. В воскресенье, закончив свой миниотпуск, финские туристы перед возвращением на родину пытались потратить в ней оставшиеся рубли: скупали сдобу, торты и пирожные, чтобы порадовать себя и своих родных и знакомых советской выпечкой у себя на родине. Леви, как переводчик финского языка, помогал им иногда при языковых проблемах.

На той стороне перед витринами прилежно метёт снег, и в его облаке Леви кажется, что он видит себя, а рядом с собой Женю Жучкова — он его взял прогуляться и посмотреть на финнов, которых до сих пор тот никогда близко не видел. Взгляд финских туристов обращён на ноги Жени, они задорно и сильно смеются. У Жени сорок седьмой размер обуви. Сейчас он числится в армии, в спортроте. В армии для него не нашлось обуви для солдат нужного размера и начальство выдало Жене сапоги офицерского покроя. Единственные подходящие и имеющиеся на складе сапоги для Жени оказались только пятидесятого размера. Финны смотрят на женины ступни и безудержно смеются — таких лыж-сапог, видимо, у себя в Финляндии они не встречали. Лицо Жени обрамлено мягкими большими пшеничными кудрями, черты лица крупные, мягкие, добродушные, полные губы рта слегка приоткрыты — он тоже наивно и от души смеётся с остальными.

Вместе со стенами гостиницы, окутанной пеленой снега, остаются девушка с Аляски, Ленка Комарова, Андрей, Костя, Пузырь. Да был такой парень в их бригаде со смешным прозвищем Пузырь, «специализирующийся» на взломе и кражах из легковых автомобилей. Какой забавный эпизод был с ним связан? Да, у гостиницы «Ленинград» он сорвал важную операцию спецслужб: взломал и влез в машину одного экономического преступника, за которым была установлена слежка, и которого надо было непременно задержать с поличным. Это самое «поличное»— крупные валютные суммы — и собирался Пузырь отчудить. Работникам спецслужб пришлось задержать Пузыря, попросить положить краденное обратно и ретироваться, чтобы продолжить свою серьёзную операцию.

Снежинки плотной тучей спускаются с небес, садятся на тротуар, на кузова машин, на прохожих. Одни из них пробудут, проживут больше других до первого потепления, другие растают сразу же едва долетев до земли. Спускаются души с небес, облекаются в тела, учатся говорить, делать первые шаги. Чьи-то шаги продолжаются до старости, чьи-то, взяв неправильное направление, прерываются в юном возрасте. Где все эти люди из воспоминаний гостиницы «Советской»? Растаяли? Смешались с грязью и землёй? А может их и не было вовсе и они только пригрезились в этой негодующей непогоде?

Леви бредёт по Рижскому проспекту в сторону возрастающих номеров домов, снег метёт, липнет на лицо и тая струится под одежду за ворот и рукава. Перед глазами проплывают молодые и восторженные Костя Павлов, Андрей Трушин, костина невеста, зелёные деревца, искрящаяся бликами северного солнца Фонтанка. Все наполнены жизнью и надеждами, мечтами, всё так по-весеннему свежо и радостно. Совсем небольшой этот проспект, совсем небольшой застроенный его отрезок земли, а сколько судеб, жизней, трагедий спрессовано на этом участке: вот здание Госзнака возле которого он услышал о кончине Жени, напротив здания серый дом, где доживает в своём потерянном мирке Серёжа Кундер, чуть далее вперёд квартира Валеры Люстика, откуда когда-то лился свет и где шумело веселье, а теперь там живут совсем чужие люди. Стоят дома и квартиры, в которых также кто-то когда-то родился, кто-то умер или когда-то умрёт.