Маньчжурские стрелки

Он чиркнул спичку и поднес часовому. Вспышка пламени слилась в сознании солдата со вспышкой смертельной боли в затылке. Ударив его ножом, Санджаков тотчас же подхватил красноармейца под мышки и потащил в кусты, где его приняли Иволгин и Чолданов, а подскочивший Перс сорвал с плеча солдата автомат.

— Эй, есть здесь кто живой? — негромко спросил он, рванув дверцу «воронка», которая, к удивлению, оказалась закрытой лишь на наружный засов, без замка.

— Есть, — едва слышно отозвался кто-то в дальнем углу.

— Выходи, отсиделся. Свободен.

— Как это… свободен?

— Не теряй времени — выходи! Часового мы сняли.

— Неужто, ворон меня не клюй?!

— Не нуди, времени в обрез.

— Да связан я и к скобе какой-то привязан.

— Служаки хреновы, — выругался Перс и, забравшись в машину, двумя ударами ножа освободил заключенного. — Хорошо хоть не заковали.

— Не успели, видать. Вы кто?

— Разбираться будем потом, а сейчас — в кусты. Там подполковник Иволгин за старшего. Господин подполковник, ясно?

— Станет ясно, когда разбудишь меня, — сдавленным от волнения голосом проговорил узник, так до конца и не поняв, что, собственно, происходит. — Дайте нож, хоть с одним из этих херувимов погуторю.

— Но здесь дело тонкое, выводить из строя нужно по-тихому, умеючи, — вполголоса втолковывал ему Перс.

— Спасибо за инструктаж, да только сам я по профессии своей военной диверсант.

— Ну?! Неужели? Какой? Чей то есть диверсант?

— Немецкий, чей же еще?

— Надо же! Никогда бы не поверил, если бы кто-то рассказал такое, — искренне удивился появлению здесь германского диверсанта Перс. — Однако удивляться тоже будем потом, а пока что на, держи, — сунул ему в руку подобранный по дороге короткий металлический прут, который носил за голенищем сапога. — Остаешься за часового, в виде приманки. Вот тебе автомат чекиста, только не вздумай палить, учись действовать врукопашную.

35

Болотистая равнина упрямо уводила к отрогам известковой гряды, а разбросанные по ее лугам синеватые озерца смотрели на мир, как незакрытые глаза убиенных, — умиротворенно, всепрощающе, мертвенно отражая холодное безразличие небес ко всему происходящему на земле.

Вглядываясь в них, Штубер уже в который раз ловил себя на мысли, что, в общем-то, он вполне мог остаться на одной из таких вот холодных болотистых равнин — в России ли, в Украине, в Польше или в Чехии…

В том, что он все еще взирает на этот мир не с заоблачной обители грешников, а с грешной земли, есть нечто противоестественное, в самой сути своей неправдоподобное. Если верить, что любимые богами умирают молодыми, то ему давно пора сидеть за пиршественным столом Валгаллы вместе со многими германскими воинами-предками.

— …Что вы на это скажете, Зебольд? — спросил он таким тоном, словно еще не успел вырваться из полусонного бреда.

— Должно быть, Курбатов, этот несчастный, чувствует себя очень счастливым.

— И его можно понять. — Задавая свой «глубокомысленный» вопрос, Штубер конечно же имел в виду не рейд Курбатова, а те возвышенные философские материи бытия, в которых только что позволял себе так безответственно витать. Но не мог же он требовать от неплохого служаки фельдфебеля Зебольда еще и умения читать мысли!

— Пройти по тылам врага тысячи километров! — восхищенно молвил Зебольд. — Многие ли из наших «фридентальских курсантов» могут похвастаться этим?

— Такие, как Курбатов, — это «вольные стрелки», фельдфебель. Всегда завидовал им. Терпеть не могу каких-либо заданий, когда ты намертво связан временем, местом, характером объекта. Нет, Зебольд, это не по мне. Если уж уходить в тыл врага — то только «вольным стрелком».

— Уверен, что этот проходимец — из истинно, принципиально «вольных».

— Но спрашивал-то я, фельдфебель, не об этом. Просто вдруг увидел себя лежащим между вон теми озерцами, с незакрытыми, устремленными в небо глазами. Как вещий сон.

— Теперь мы все чаще остаемся именно в таком состоянии: непогребенными, неотпетыми, с незакрытыми глазами… — бесстрастно подтвердил Зебольд. О смерти он всегда рассуждал, как о чем-то отвлеченном, лично его совершенно не касающемся. — А парень, тот, русский… он хоть и русский, однако стоит того, чтобы угостить его сигаретой. Если таковая к тому времени окажется у меня в кармане.

— Но мы-то с вами ждали Беркута.

— Не мог тот лейтенант столько продержаться. Он, напропалую искавший смерти…

— «Не мог» — это не о нем. Мне почему-то кажется, что Беркут все еще где-то здесь, на полях Полонии.

— Это дьявольский дух его витает над этими нивами, — объяснил Зебольд, — вдохновляя таких же «самоубийц войны», как и он.

— Вот почему мне все чудится, что он где-то неподалеку! — улыбнулся Штубер. — Правда, пошел слух, что вроде бы он не расстрелян, а пребывает в лагере военнопленных. Наверное, видели кого-то похожего. И еще… этот недавний побег из эшелона.