Маньчжурские стрелки

— Говорю же, что это уже ваше дело: верить мне или не верить. По германским документам он вроде бы майор Кондаков. Кем на самом деле в Германии числился — сами у него спросите. И сказано было: прислали его с заданием взорвать машину Сталина. Кличка у него еще мудреная — Аттила. Хотя напарник называл его так, как называли, очевидно, еще в разведывательно-диверсионной школе — «лагерь-майор».

— Что, действительно? — повернулся Иволгин к Кондакову.

— Относительно клички? Да, это правда. Аттилой звали вождя гуннов, а меня называли еще и «лагерь-майором».

— Да апостол с ней, с кличкой. Я по сути. Сам бы ты говорил — точно не поверили бы.

— Неужели прислали с заданием убить Сталина? — не удержался Чолданов.

— С ним и прислали. Похоже, «по крупняку» играть решили, ва-банк пошли.

— Почему же ты здесь?

— Насколько мне известно, сам Берия приказал не расстреливать меня, поместить в лагерь и строго охранять. Очевидно, решил, что еще понадоблюсь им, — не без гордости объяснил Кондаков.

— Неужели они там, в Берлине, не понимают, что Сталина убить невозможно?

— Почему невозможно? И не таких убирали. В этой операции все было просчитано кроме одного: напарник мой, из бывших воров-уголовников, подвел. Причем появление его в группе — на моей совести, признаю.

— Не верю, что возможно. Такое задание мог дать только сумасшедший.

— Не отрицаю: только сумасшедший. Да только в Германии его называют «первым диверсантом рейха».

— Кого вы имеете в виду? — подался к нему Иволгин.

— Штурмбанфюрера СС Отто Скорцени, того самого, который освободил из-под ареста дуче Муссолини. Неужели не слышали о таком?

— Да слышали-слышали. Жалею, — обратился подполковник к Чолданову, — что сейчас здесь нет князя Курбатова. Его бы это ваше знакомство заинтриговало.

Воспользовавшись тем, что на какое-то время диверсанты потеряли к нему всякий интерес, старшина попытался опрокинуть стол и рванулся к двери. Но стол устоял, а его самого настигли, несколькими ударами по шее и голове успокоили и вновь приволокли на отведенное место.

— Тебя, скотина, угощают, как порядочного, а ты еще и брыкаешься, — пристыдил его Перс, чью звериную силу и ярость старшина уже успел познать на себе. — Не по-дворянски это.

— Так ведь убьете же, — прорычал старшина, опускаясь на пол между столом и печкой.

— Это само собой… — заверил его Перс.

— Но если все, что я тут услышал, правда, тогда почему вы оказались в этой глуши? — вновь спокойно заговорил Иволгин, словно бы ничего особого в доме Раздутича не произошло. Сам хозяин все это время оставался во дворе, составляя вместе со Златным его охрану.

По логике событий, Кондаков должен был оставаться в их группе, поэтому подполковник стремился сразу же выяснить, что он собой представляет.

— Этого я тоже понять не могу. Лучше его спросите, — указал Кондаков на старшину. — А Сталина завалить я все же смог бы, тем более что с Кровавым Кобой, Берией и прочими коммуно-масонами кремлевскими у меня свои, особые счеты. Напарник, тварь, предал. Не диверсант, а шушера болотная попалась.

— И все же это почти невероятно, — проговорил Чолданов. — Здесь, в этой поволжской глуши, — и вдруг появляется диверсант, шедший на Сталина!

— Вот именно, почему он здесь? — обратился подполковник к старшему конвойному.

Тот не ответил. Перс схватил его за загривок, приподнял и старательно протер рожей о поверхность стола.

— Лагерь, в который мы его не довезли, особый, — образумился старшина. — Для диверсантов всяких, шпионов и пленных германских генералов. Именно там его и решили приберечь для чего-то. По личному, говорят, приказу Лаврентия Павловича. И, похоже, не врут. Может, для того и приберегают, чтобы потом всему миру показать: вот, мол, до чего Гитлер дошел — убийц подсылает.

— А ведь ладно сочиняешь, — иронично признал Чолданов.

— Жизнь еще и не такое сочинить способна, — вступился за старшину лагерь-майор Кондаков. — Судя по всему, я действительно понадобился кому-то из окружения Сталина. Возможно, самому Берии. Иначе конвоиры попросту забили бы меня по дороге. Кто-то там, в Москве, решил придержать меня, как шестерку козырную в рукаве. Не исключаю, что Сталину уже доложили о моем расстреле, чтобы поскорее забыл о моем существовании.

— Одна из немногих историй, которую я смогу рассказывать до конца дней своих, — задумчиво молвил Иволгин. — Если только уцелею. Только эта история, может быть, и достойна будет воспоминаний.

Прежде чем уже за полночь покинуть усадьбу Раздутича, диверсанты связали старика, оставив ему на память два синяка.

— Утром выйдешь во двор, позовешь соседа, пусть развяжет, — посоветовал Перс. — А напали, говори, смершовцы, контрразведчики советские, если по-людски. Пусть потом разбираются, что к чему.

37

В штабе дивизии их уже ждали. Начальник разведки — словно бы вытесанный из дубовой колоды розовощекий коротыш, — медленно пережевывая не то что каждое слово, но каждый отдельный звук, уверенно доложил:

— Господин полковник, диверсанты нами обезоружены…

— Вот как?! — удивленно потянул Лоттер, бросая взгляд на гауптштурмфюрера.