Мандала

– Повторю, монашество – лишь средство. Оно ни в коем случае не должно становиться целью. Конечно, монашество прекрасно, поистине прекрасно. Достойное дело для великих людей. Однако хотя это и так, мы не имеем права презирать мирских. У них свой способ прожить эту жизнь.

– Но разве мы не обязаны направлять заблудших на истинный путь? Разве не в этом наш монашеский долг?

– Хе-хе-хе… Кто кого направляет? Будда? Иисус? Какое там. Будда – всего-навсего человек, выходец из рода Шакья, живший на индийской земле две с половиной тысячи лет тому назад. Вслушайся в эти слова: он был человеком – никак не богом. Всего лишь человеком, который восемьдесят лет точно так же, как все мы, дышал, ел, справлял нужду, тосковал, грустил, злился. Говорят, после шестилетней аскезы он достиг великого просветления. Великого пробуждения. Ему открылась истина вселенной. Однако это что-то уж слишком запредельное. Такое падшее ничтожество, как я, не в состоянии объяснить… Так вот, самое простое будет сказать, что человек открыл путь человеческой жизни. Открыл, как человеку жить по-человечески… О-о, эти слова пронзают до мозга костей. Стать человечным человеком – это и значит пробудиться, то есть стать буддой.

Чисан сидел закрыв глаза, словно упиваясь собственными словами. У меня вырвался смех.

– Ну, сыним, к чему всё это… Зачем повторять азбучные истины? За три года в монастыре и косноязычный научится вещать. А я там шесть лет провёл.

– Ты прав, это самые что ни на есть азбучные истины. Однако несведущих неожиданно много. О невежественных прихожанках и говорить нечего, но даже, так сказать, образованные – да что там, даже те, кто бреет голову, намереваясь стать буддой, – не знают этого.

Переулок с дощатыми домами тянулся, как длинный змеиный хвост. В одном из домов слышалась резкие женские крики. Следом раздался пьяный мужской рёв и звон бьющейся посуды. Залился плачем ребёнок, словно его жгли огнём.

– Ты только послушай, – пробормотал Чисан. – Жить – значит вот так кричать. Не плакать потихоньку про себя, а реветь во всё горло.

Сразу за переулком был небольшой холм. Мы поднялись наверх – перед нами вдруг предстал целый район роскошных особняков. Это были двух- и трёхэтажные дома, украшенные на все лады, каждый кичился своим богатством, каждый вздымался на высокой насыпи, точно крепость. Окружавшие их высокие каменные ограды были густо увенчаны острыми шипами, внушавшими благоговейный страх. Вот так – сразу за грязными дощатыми лачугами шли роскошные особняки. Я вздохнул.

– Непонятно, почему всё так устроено. Рядом под одним небом сосуществуют две крайности.

– Естественно. Как человек – двуликий янус, в котором живут и будда, и простой смертный, так и Сеул – даже нет, вся земля людей – медаль о двух сторонах. Это параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. Вот такие дела. Идём!

– Куда?

– Следуй за мной. Покажу тебе райские кущи.

Дорога в этом квартале, ровно вымощенная красной плиткой, была до того чистой, что жалко было пачкать её пыльной обувью. К моему удивлению, она оказалась тихой и пустынной и напоминала тропу к горному монастырю. Откуда-то чуть слышно доносились звуки фортепиано.

– Интересно, здешние жители… что это за люди?

– Простые смертные, горящие желанием попасть в ад, кто же ещё.

На высоких окнах висели розовые занавески. За ними, казалось, слышался прелестный женский смех. Хозяева этих домов, должно быть, успешные люди. Их дома набиты блестящей импортной утварью; их образованные кокетливые супруги элегантны и прекрасны; их дети-крепыши, похожие на маленьких актёров, пышут здоровьем. Наверное, они счастливы. И потому они так отчаянно защищают своё счастье, пряча его в тайной комнате за толстыми шторами, окружив себя высокими оградами с шипами, держа во дворах свирепых псов.

Неожиданно Чисан рассмеялся.