Мандаринка на Новый год

– И свечи обязательно по периметру комнаты. – Она его словно не слышит. – Много-много свечей, пламя мерцает. И еще лепестки роз, – она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась. – На кровати. На чёрном шёлке красиво, наверное. И аромат цветочный…

– Люба, послушай…

– И шампанское у кровати непременно в серебряном ведёрке. И какая-то музыка… Хотя насчёт музыки не уверена. Вот такая вот банальщина, представляешь? Наверное, я просто перечитала всяких глупых женских романов. Да, точно. А на самом деле всё… вот так.

– Люба, посмотри на меня. Пожалуйста.

Она послушно поворачивает голову. Нет слёз в глазах. Даже нельзя сказать, что она расстроена или обижена. Хуже. Вот это едва читаемое напряжение в уголках губ. Этот вздёрнутый подбородок. И размеренный голос. И лёд в глазах. В данный момент она презирает. Себя.

Накатило кристально ясное осознание, что он должен сию минуту что-то сказать, чтобы убрать эту горечь из ее глаз, губ, голоса. Будь проклято его вечное косноязычие! Наверное, надо просто сказать, что чувствуешь. Уж как получится. Уж какими найдутся словами. Но молчать нельзя.

– Люб, ты хоть представляешь, что я чувствую?

– О чем ты?

Волоски на руках дыбом встают от ее ровного безжизненного тона.

– Я… я понимаю. Правда, понимаю. Ты… ты достойна всего этого. Шёлковых простыней, свечей, этих грёбаных лепестков роз и шампанского! Наверное, это и правда круто! – Он перевёл дыхание. Главное, не орать. – Но ты не представляешь… что со мной творится, когда я вижу тебя такой…

– Какой?

– Такой! Когда ты забываешь обо всем! – Он обхватил ее лицо ладонями, не позволяя отвести взгляда. – Такой, какой ты была только что! Когда тебе плевать на все – на обстановку, на то, как это выглядит, на… на всё! Когда только одно имеет значение для тебя. Я! Я, чёрт побери! Когда ты меня так хочешь, что забываешь обо всем! Ты хоть представляешь, что я при этом чувствую?

– А что ты чувствуешь?.. – Что-то неуловимо изменилось в глубине синих глаз.

– У меня башню сносит, Любка… – Он шумно выдохнул. – От тебя. От того, что ты меня ТАК хочешь. Пожалуйста… – Он приблизил лицо к ее, глаза в глаза. Погладил большими пальцами идеальные скулы. – Пожалуйста, не стыдись этого. Не стыдись НАС. Того, что между нами происходит. Того, что мы так хотим друг друга так, что нам плевать на всё. Пожалуйста…

Она, словно заворожённая, кивнула.

– Ты хочешь меня?

Еще один медленный, заворожённый кивок, не отрывая взгляда от его глаз.

– Покажи как…

Они по-прежнему смотрят в глаза друг другу. Он чувствует как коснулось его бедра ее колено, отведённое в сторону.

– Да, вот так… – выдохнул он ей в губы. – Ты же знаешь, что я сейчас буду делать?

У нее уже нет сил даже кивнуть – она просто опускает ресницы в знак согласия.

– Ты хочешь этого?

Еще одно движение чёрных длинных ресниц.

– И я хочу.

А потом он стянул с нее серое трикотажное платье, щёлкнул застёжкой бюстгальтера. И она осталась совсем голой. Обнажённая, с закрытыми глазами и разведёнными бёдрами. С ума сойти. Такая откровенная в своём желании. Только для него – такая.

В одно движение Ник стащил толстовку.

– Малыш, приподнимись.

Она послушно приподнимает бёдра. Ник прикрывает толстовкой диван под ней. Последняя здравая мысль: а вдруг они испачкают светлый бежевый диван? Дэн его живьём съест. А потом он опускается на колени перед ней. Прощай, разум. Встретимся позже.

– Положи мне ноги на плечи.

Она упоительно послушна. А он подсовывает ладони ей под ягодицы, обхватывает идеальные полукружия, словно берет в руки чашу. И испивает из нее.

Во второй раз не так. В первый раз для него было потрясение, откровение. В этот раз – чистейшее наслаждение. Упивается влажной нежностью кожи, запахом… его вообще никак нельзя описать – только наслаждаться. Какой же он был дурак, что раньше не… Нет, не так. Где она была раньше, чтобы он мог познать это с ней? Потому что только с ней можно вот так. Оказывается, когда ты делаешь хорошо другому человеку – то и сам нереально кайфуешь. Постепенно что-то начинает туго закручиваться изнутри – на собственные движения губ и языка, на ее ответную дрожь и звук царапающих обивку дивана ногтей.

Категорически не хватает пальцев, но положение рук он менять не рискует – потому что… Потому что чувствует, что она скоро… Прихватывает губами то, что сейчас более всего похоже на карамельку – твёрдую, гладкую, сладкую. И делает то, что с карамельками делать и положено. Ритмично, внутрь своего рта, поглаживая языком. Недолго.

Ее бёдра неожиданно сильно сжимают ему шею, пятки твёрдо упираются куда-то в район лопаток, она выгибается навстречу, хотя и так они там плотно друг к другу. «Карамелька» пульсирует ему в губы. И тут его внезапно и остро накрывает собственное наслаждение.

Сил поначалу не было не то чтобы встать – даже голову повернуть. Он так и стоял на коленях, еще вздрагивая, уткнувшись лицом между ее бёдер. Ого, как бывает, оказывается…

– Ник…

Он наконец-то собрался с силами и поднял голову. Мелкие, осторожные, почти воздушные поцелуи… Люба попыталась свести ноги, но положение у нее для этого было совершенно невыгодное.