Мандаринка на Новый год

Глава двенадцатая, в которой обсуждаются непростые вопросы, герои демонстрируют характер, а герой снова удивляет всех, включая автора

Он далеко не сразу смог даже просто сменить положение тела. Было фантастически хорошо, а Люба притихла под ним, по-прежнему крепко обнимая его руками за шею, а ногами за талию. Но потом Ник всё же сообразил, что это полнейшее свинство с его стороны – валяться своими почти ста на ее, в лучшем случае, пятидесяти с небольшим. Откатился в сторону, привычно протянул руку к паху. И замер. Перепроверил. Чисто теоретически, могло остаться в Любе, бывало у него такое пару раз с другими партнёршами, но… Он вспомнил. Что забыл. Твою ж мать!

– Люб, я дурак. – Он не стал откладывать неприятные новости в долгий ящик. Да и сам был просто в ужасе от того, что сделал.

– Не то чтобы я была с тобой согласна. Но в данный момент контраргументировать не способна. – В ее голосе убойное сочетание истомы и иронии. Он бы восхитился в любой другой момент. Но не сейчас. Не сейчас.

– Я забыл надеть презерватив.

Вот это ее мгновенно вернуло, так сказать, с небес на землю. Она молчала долго, обдумывая. Вопрос «что делать?» волновал ее больше, чем «кто виноват?». С этим всё было ясно, да толку с этого? Видимо, слова Ника ее хорошенько встряхнули, потому что сообразила она на удивление быстро – с учётом ее неопытности в данных вопросах.

– Есть такие таблетки, – начала она медленно, будто подбирая слова. – Я забыла, как называются. Но я узнаю… или посмотрю в Интернете. Их нужно принять в первые сутки, кажется. После… незащищённого полового акта, – тут ей показалось, что это не она говорит. Но слова, когда-то сказанные их семейным женским доктором тётей Дашей, сами собой всплыли в памяти. – После этого наступают месячные, вроде бы. И… и всё. Никаких… последствий.

– Да, я знаю, – глухо отозвался Ник. – Экстренная контрацепция, я тоже… слышал. Ничего хорошего, конечно, такой гормональный удар. Но, наверное, лучше это всё-таки сделать…

– Завтра же этим займусь.

– Люб, нежелательная… беременность – это еще не все… последствия.

Тут ее уже начинает подташнивать от обилия сухих медицинских терминов. С трудом удаётся ответить ровно.

– Что еще?

Ник молчит какое-то время. А у нее острое желание стукнуть его. По глупой рыжей голове. По бесчувственной широченной груди. Встряхнуть. Наорать.

– Я… я все анализы сдавал полгода назад. Все отрицательные – реакция Вассермана, на ВИЧ, на гепатит, еще там… Я чист.

Теперь молчит она, переваривая услышанное. Заговорить удаётся далеко не сразу – что-то горячее встаёт в горле.

– Я так понимаю… ты хочешь услышать от меня то же самое?

– Да.

– А я понятия не имею! Что у меня есть, а чего нет! Я не хожу по больницам, не сдаю анализы! У меня не было возможностей подхватить гепатит или ВИЧ, потому что… Ты знаешь почему! Если ты, как ты выражаешься, «чист», то и я тоже!

– Люба, послушай, просто я знаю точно про себя…

– Тебе нужно… что?! Справка? Анализ из лаборатории? Так выпиши мне направления, черт побери! Я сдам всё, что нужно! Сколько тебе нужно моей крови? Пол-литра хватит? Скажи уже, что тебе нужно и…

Ее трясёт. Даже плакать не может – не гнев, не ярость. Всё вместе и еще что-то. Остро хочется выскочить вон из этой чужой квартиры, свидетельницы ее позора, ее падения, ее бесконтрольного подчинения этому… этому…

– Люба…

– Не прикасайся ко мне! Мало ли, может, у меня гепатит! Вот сначала анализы сдам, тогда…

– Прекрати! – Он сгрёб ее, наплевав на удар локтем в правое подвздошье и пинок коленом в голень. – Пожалуйста, Люба. Я не… Извини. Прости. Я виноват. Ты права.

– Пусти!

– Я это сказал, чтобы ты знала. Что я не мог ничем… тебя заразить. Я… у меня так… в первый раз. Чтобы я забыл. Я всегда раньше… Я сказал это, чтобы ты знала. Что тебе не о чем переживать.

– Ну да, конечно! Не ври! Ты хотел, чтобы я тебе сказала, что я тоже… «чиста».

Она все-таки хлюпает прямо ему во влажную грудь. Звук выходит громкий и смешной. Но они оба не обращают на это никакого внимания.

– Люба, это я… ну, просто на рефлексе. Брякнул, не подумав. Я… Извини.

– Отпусти меня.

Сказано так, что он разжимает руки. А она вздыхает. И, после паузы:

– Если мы всё обсудили, спокойной ночи. Завтра я сделаю всё, что нужно. – Голос ее чуть прерывистый, но тон… тон холодный и острый, как хирургическая сталь тщательно заточенного скальпеля. Отворачивается от него и замирает, затихает.

– Спокойной ночи, – говорит он ее спине.

Они не могли заснуть оба долго, прислушиваясь к дыханию друг друга.

* * *

Она сознательно закопалась в работу с самого утра. Чтобы не думать. Не вспоминать. Не анализировать. Не зареветь в офисе, чёрт подери! В довершение всего позвонил дражайший папенька – удостовериться, что с дочкой всё в порядке, вздумал ворчать еще, что дитё дома не ночевало. Господи, ей уже двадцать пять лет, она взрослая, совершеннолетняя и… и идиотка.