– Надежда умирает последней – буээ! – не обратив внимания, скривилась Ника.
Мне хотелось сказать, что мне очень нравится девиз Яна ван Эйка: «Как могу». Смирение, понимание ограниченности своих возможностей, старательность. Очень правильная и честная позиция. Но я промолчала.
В новогоднюю ночь мы все оказались в джаз-клубе «Римский корсаков». Бессмысленный и беспощадный питерский нейминг. Где-то здесь, неподалеку, в переулках Загородного проспекта находился музей Римского-Корсакова. Видимо, поэтому хозяева решили назвать заведение в честь композитора, но на вывеске отсутствовал дефис и Корсаков был с маленькой буквы. Получался какой-то корсаков из Рима. Римский корсаков. Ну хотя бы программу обещали хорошую.
Маленький полуподвальный джаз-клуб, какие-то дизайнерские красные фонари, пирсингованный с ног до головы официант килограмм под двести и музыканты на сцене.
Музыкантов пять человек, и все какие-то карикатурные. Пианист – высоченный тощий ботаник в очках, ударник – наоборот, длинноволосый толстый коротышка с бородой, метросексуал саксофонист в оранжевых конверсах, два гитариста. Играли джазовую классику, создавали фон.
Не то чтобы гениально играли, но это был мой первый выход с девочками на дринки за последние полтора года, так что я сидела и умирала от счастья.
Счастье с позором у меня всегда идут бок о бок, поэтому, когда подошел пирсингованный официант, я ему заказала:
– Коктейль «Завтрак у Тиффани», только безалкогольный.
Официант жалостливо на меня посмотрел и уточнил:
– Обычно безалкогольный коктейль «Завтрак у Тиффани» называется грейпфрутовый сок.
Сидели, сплетничали. Музыканты играли известные стандарты. Импровизировали без энтузиазма, все-таки Новый год. Это, наверное, единственная ночь в году, когда музыка играет здесь не главную роль.
Вдруг музыка резко оборвалась, и раздалось громкое: «Светка!»
Это гитарист увидел входящую в зал, спускающуюся по лестнице старую знакомую и не сдержался. Потом опомнился, оглянулся по сторонам и, обращаясь к зрителям, пояснил:
– Леди и джентльмены, поприветствуем, женщина с самым красивым голосом, который я когда-либо слышал, мы вместе учились. Светка, иди сюда.
Вообще Светка, прямо скажем, какого-то сногсшибательного впечатления не производила. Ну то есть обычная усталая, даже сутулая женщина неопределенного возраста. Вернее, так бы мало кто обратил на нее внимание, а тут, раз уж ее так представили, весь зал уставился на нее.
Мы с девчонками, естественно, тоже.
Светка вышла на сцену, ей дали микрофон, и гитарист с ходу предложил:
– Может, вспомним старые времена? Споем?
Светка поломалась чуть-чуть, поговорила с пианистом, и, пока музыканты готовились на заднем плане, они с гитаристом прямо в микрофон перекинулись парой слов за жизнь.
– Слушай, сто лет тебя не видел, как жизнь?
И тут благообразная и внешне спокойная Светка выдала:
– Говно.
– В смысле?
– Ну ты спросил, я тебе отвечаю.
– А как там твой офицер?
– Мы развелись неделю назад.
– Что так?
– Этот гребаный мир полон красивых слегка беременных сучек намного моложе меня.
– Нда, дела… но ты не переживай, у тебя же есть работа? Как там твой мюзикл?
– Меня уволили два дня назад.
– Сочувствую… – Гитарист, очевидно, был слегка туповат, поэтому продолжал: – Ну а там… Пермь? Оперный театр?
– Гребаная Пермь, больше никогда туда не вернусь.
Тут на гитариста снизошло озарение, он отстал от бедной женщины.
Мы с девчонками моментально прониклись к несчастной Светке. Каждая из нас – неудачница узкого профиля. У Ники семья, у Катьки работа, у меня в целом болото. А на нее вот так разом жизнь обрушилась всей своей бетонной мощью. Развод, работа, что-то там с Пермью не так. Наш человек!
Гитарист повернулся к залу и объявил:
– Леди и джентльмены, «When you tell me that you love me», маэстро, прошу…
Публика возмущенно загудела. Все-таки это не караоке-бар. И не выпускной в провинциальной школе. Какой-то попсовый хит в месте с претензией на высокоинтеллектуальный джаз. Эту песню обожает моя мама. Это всегда плохой знак, она хранит дома стопку любовных романов про копны рыжих слегка вьющихся волос, и где на каждой странице у кого-нибудь перехватывает дыхание.
Но они несмотря ни на что запели. Пока они пели, явственно чувствовалось, как меняется атмосфера в зале. Одно дело, когда играет почти неслышный фон, пока ты ешь салат, и совсем другое, когда на сцене двое создают отдельное осмысленное музыкальное произведение, пусть даже и такое.
Светка пела чудесно, у нее действительно был очень красивый голос, и они с гитаристом настолько подходили друг другу, настолько им было удобно в этом дуэте. Они как-то оба совершенно преобразились.
Слова совершенно примитивные, конечно. Но, когда они закончили, зал, естественно, прослезился и проводил их овацией.
Ну откланялись, поулыбались. Светка повернулась:
– Ну я пойду?
– Слушай, Свет… пока ты тут.