– Я тебе подготовлю ростки амаранта, – ясным и совершенно здоровым голосом говорила в трубку мама накануне того самого дня. – Это бесподобное растение, оно с головы до корней пригодно человеку во всех отношениях и совершенно неприхотливое! И очень, очень красивое.
Она не собиралась умирать, у нее был план на несколько лет вперед, и это оборванная кинопленка шуршит пустотой, превращая и меня в не совсем живое.
Скрывать свое состояние я умею.
О, я мастер-ниндзя по недрогнувшему лицу в момент удара!
Не пошевелив даже бровью, продолжить раскланиваться перед публикой с ножом в животе – это я.
Хотя кто такая публика?
Я берегу своих детей, потому что помню, как страшно видеть свою мать сломленной.
Поэтому ухожу в пещеру, зализываю кровавые раны, сворачиваюсь на камнях и пытаюсь переждать – когда же все пройдет.
В этот раз не прошло.
Я не молчала, даже старательно плакала и делилась горем со всеми, но где-то в защитном пузыре образовалась крошечная незаметная дырочка, и через нее уходил воздух.
Я погрузнела, безобразно постриглась, купила огромный черный пуховик и повесила табличку – «прощай, радость».
Так прошел почти год, настало Рождество, которое совпадает с днем рождения моей свекрови. Ее тоже нет в живых.
Да, моя мама завершила серию ударов – ушли родители и мужа, и мои, один за другим, подряд, стреляя пушечными ядрами прямо в десятку, не давая нам опомниться.
– Мы идем к Г. в мамину честь посидеть, ты как? – Муж привык, что я никуда не хожу и даже не выдумываю благовидных причин: просто не хочу никуда, и все.
– У меня давление, кажется, – отговорилась я и не соврала: пару дней состояние было остекленевшее и не поддавалось таблеткам.
Даже если человек все понимает, это никак не спасает от боли.
Мне хотелось молча сидеть одной и думать о своем – необязательном, неважном, обходя стороной те места, где торчали острые копья и стояли капканы.
Например – через неделю наступит год Свиньи.
Боже мой, как давно я живу! Уже на четвертый круг пошел цикл китайских календарных зверей.
Одно время мне доставляло несказанное удовольствие готовиться к встрече Нового года с соблюдением всем этих странных предписаний – как их описывают женские журналы.
Особенное почтение вызывали те звери, в годы которых родились муж, я и дети.
Но сейчас прикидываю, что имеющихся двенадцати животных мне мало, отчаянно не хватает кое-каких дополнительных.
Например, хочу год Жирафа.
Это должен быть год, когда родился мой старший – год не очень легкий, но такой счастливый, чуть тронутый золотом, с праздничными пятнами бархата на спинке и боках.
Год рождения младшего – год пантеры Багиры: в нем столько особенной красоты, и силы, и молчаливой нежности, он не может быть в стае, он такой один.
Год рухнувшего Слона – это год папиной смерти: он пришел как Медведь, ушел как Слон.
Они не повторяются, эти уникальные годы – они единичны, приходят только раз, устраивают мне театр и потом сразу упархивают на небо, к другим созвездиям, теряются среди них, и потом их не найти и не разглядеть.
Год рождения мамы – наверное, это был год Кавказской овчарки.
А год ее ухода – год Таракана.
Почему же маме такой мерзкий зверь, спросите вы?
Потому что год не имеет к ней никакого отношения, он лишь означает того, кто пришел известить меня о ее уходе.
Я проснулась в то утро очень рано и включила ночник – муж был в отъезде, можно прислониться к подушкам и почитать.
И вдруг я увидела на краю простыни маленького тараканчика.
У нас их отродясь не было, никогда.
Семь лет жили муравьи, неистребимые захватчики, маршировали по кухне, вынуждая убирать всю еду в холодильник, а потом исчезли.
Летучие мыши до сих пор живут на чердаке и пролетают над головами, повергая гостей в ужас.
Голуби стучат по крыше, паучки иногда повисают перед носом на канате, ну кто там – мухи, комары, моль!
Но тараканов не было, и я этим даже гордилась.
Пока я ошеломленно рассматривала утреннего гостя, он отморозился и стреканул в сторону моей подушки.
Вскочив, как ошпаренная, я сорвала подушку с места, раскидала простыню, матрас, раскурочила всю постель – но тараканчика и след простыл.
Он исчез, оставив неприятное ощущение незавершенного важного дела.
И через пару часов я узнала, что мама умерла.
Эти два события с тех пор соединились в моей голове, не имея под собой ни малейшей рациональной связи.
И хоть тот год вряд ли был в чем-то виновен, но я его так и премировала – год Таракана.
Я даже не помню, что в нем еще было, наверняка что-то хорошее, но не могу перешагнуть через то темное утро.
Раздался звонок домофона, открывать пошуршал младший. Судя по вопросам-ответам, пришел старший.
Я не вставала, скорей всего, он где-то перекусил с друзьями шаурмой – ах, как бы я раньше сердилась на это!
Говорят, семья – это когда по шуму воды понимаешь, кто моется в душе.
По совокупности звуков я всегда знаю, в каком настроении пришли мои домашние.
В этот раз что-то было не так.
Необычно долгая возня в прихожей, перешептывание, оханье, смешки, преувеличенное нетипичное топанье и неестественный голос сына:
– Мам, смотри, кто тут!